«Если хоть кто-то из нас выживет», — вот что означали эти слова. По пути сюда они оставили за собой почти дюжину безымянных могил, и их нахождение знали только трое оставшихся в живых. В случае их гибели тел никто не найдет, связь давно не работала — гигант глушил все сигналы.
Павел отложил в сторону камень, который уже приладил на мертвое лицо и встал. Вернуться не получится, значит, и молчать было нельзя. Хватит делать вид, что он не умер. Со вчерашнего дня Хеларт не произнес ни слова, стало быть, это действительно правда. Он мертв. Привыкнуть бы еще… к сердцу прилипли камни и непонятно ничего. Иеромонах и командир отряда Каллахан прочитал все нужные молитвы, а они — его друзья, не произнесли ни слова. Нечестно с их стороны. Кости Хеларта ждать вечность не будут.
От Павла ужасно смердело. Сначала он старался держаться по ветру, чтобы братья не сильно чуяли запах дерьма, окатившего его с головы до ног. Ветер был слабый и непостоянный: он дул то в спину, то в лицо, то вбок, и только сильнее разносил едкий запах. В конце концов Павел сдался и перестал за ним следить, только снял тунику и сложил ее в рюкзак, оставшись в одной только броне. Он даже не умылся ни разу — они берегли каждую каплю. Зловонная жижа немного подсохла и начала трескаться, появилась надежда, что со временем он сможет ее отодрать.
— Я мог бы долго вспоминать, каким хорошим другом ты был, а каким надоедливым еще больше. Старший инженер говорил, что ты, скорее всего, помрешь от скорости. Точно не от какой-нибудь потусторонней твари. Никто еще не таскал ему столько разбитых мотоциклов, как ты. Он говорил, сколько бы ты не разбил мотоциклов, все равно не догонишь световую. Это не космолет, всего лишь байк… а я говорил, что ты помрешь от своего упрямства. Тебе всегда нужно было поспорить и всегда выйти из спора правым. Никогда так не получается в жизни, все равно нет-нет, да ошибешься. Но тебе нужно было, чтобы всегда. Так не бывает. Помнишь, Миншэй женился на проститутке? Он это по пьяни сделал, он сам мне признался, когда еще раз напился. А ты утверждал, что он этого сделать не мог, иначе бы сила от него ушла. Я просто так согласился с тобой, чтобы ты отстал, даже путевку на поединок не пожалел на которую мы поспорили. Потом я уже с Виктором поспорил на ящик белого крепкого, что ты точно помрешь от упрямства. Виктор забил на скорость. Мы оба ошиблись. Получается, что ты опять выиграл, — оскалившись в улыбке, Павел растер по грязным щекам несколько крупных слез. Он хоронил не первого друга, и на седьмом не выдержал. Его лицо стало еще чумазей. — Да это я просто так говорю… чтобы когда мы встретимся по ту сторону, ты не ворчал, почему я не сказал парочку слов тебе на дорожку. Ну это… вроде как все. Доброго тебе пути.
Асгред сделал то, что не смог Павел — наклонился и поднял камень:
— Ты говорил, что скучаешь по Хлоэ и хотел бы пойти за ней. Я подумал сначала, что это неправда, но, когда ты три года не приближался к женщинам, понял, что не врал. — Асгред примостил камень на последнюю выемку, лицо Хеларта скрылось из виду. — Ты сильно устал за последнее время, друг. Теперь вы отдыхаете с Хлоэ в небесных чертогах, и я рад за тебя. Нам тоже немного осталось — скоро конец пути, а потом мы отдохнем. Мы все отдохнем. Живыми или мертвыми.
После того как могила Хеларта еще немного подросла, рыцари навьючили коней, оседлали их и отправились в путь. Крайнон, словно молчаливая бескрайняя туча, плыл за ними по небу.
Конями они разжились еще у подножия Уральских гор, в сколоченной из стальных листов и треснувшего дерева таверне. Там подавали отвратительное пиво и сосиски совсем не из свинины, как было заявлено. Тогда Крайнон был еще совсем малышом и не привлекал к себе внимания, поэтому к крестоносцам отнеслись с умеренной неприязнью. Если бы хозяин таверны знал, что они снова привели за собой беду, ни за что бы не пустил на порог.
В заклад за четырех не очень молодых кляч они оставили свои байки, два из которых были почти новыми, чуть больше полугода назад вышедших с конвейера. Хеларт и Асгред взяли их еще в самом начале пути, покидая Агропояс. Деваться было некуда. Крутые извилистые тропы не оставили им выбора, копыта лучше справлялись с грязью, неожиданными поворотами и камнями, разбросанными повсюду.
Когда Каллахан почувствовал под собой живого зверя, невольно испытал облегчение. Стальные кони мчали быстро, заставляя кружиться голову, и он так и не смог к ним привыкнуть. Проявитель не мог удержать в себе нутро почти каждый раз, когда слезал с байка после быстрой езды. То ли дело конь. Бока у них круглые и удобные, как раз под обе ноги. Скорость самая нужная, не слишком большая, но и не пешая — любое нутро останется в желудке. И Каллахан всегда знал, когда надобно остановиться, чтобы конь вспенил сухую пыль под ногами теплой струей. По обыкновению своему, они делали это вместе, чтобы не удлинять путь. Проще говоря, Каллахан чувствовал коня и делил с ним все тяготы, и иногда даже пищу, как с братом, а байк ему другом не был.