Под ним фыркал смоляной конь, отгоняя ушами тучу мух, слетевшихся на смердящего Павла. Под Павлом плелся, видимо, совсем лишенный нюха и всякого норова мерин, наполовину рыжий, наполовину белый. Храмовник выбирал его сам — он не любил живых коней точно так же, как Каллахан — стальных. А потому выбрал самого спокойного, что ему сильно пригодилось.
Асгреду досталась дымчатая кобыла в яблоках, полгода как носившая в себе жеребенка. По дороге сюда Асгред то и дело спешивался и шел рядом, когда это было возможно. Хозяину было нечем кормить весь этот выводок — с недавних пор горы совсем облысели, и он решил сбросить ношу в обмен на хороший выкуп. Асгред жалел кобылку, и при первой возможности пересел на нового коня. Такая возможность случилась, когда умер Хеларт. Теперь Асгред ехал на совершенно рыжем, как и он сам, жеребце, ведя под уздцы беременную лошадь.
Крестоносцы держали коней подальше от Теней и телепортов, чтобы те не стали их добычей. Но от того, что наверху, их, скорее всего, уберечь не удастся, с тревогой думал Каллахан.
Храмовники не сразу заметили, что на землю опустилась ночь. Сначала все было серым, как и всегда, потом слабый свет стал еще серее и начал сгущаться, пока плавно не перешел во мрак. Пришлось им остановиться, чтобы не идти вслепую, хотя Каллахан настаивал на продолжении пути. «Яркие глаза осветят наш путь, а повороты укажет мое чутье». Через пару часов «яркие глаза» потухли, Павел с досадой выкинул выдохшуюся батарейку из эрфонового фонаря и выругался. Сделал вид, что расстроен. Однако, он так устал, что был рад этой поломке. Он был бы рад даже если его мерин свернет шею в этой кромешной темени и подохнет на месте, однако не мог показать слабости перед Проявителем.
— Гигант поглотил звезды, — Каллахан задрал голову, убеждаясь в своих словах — небо было совершенно черно, без единой звезды и большой грузной луны, что провожала их у таверны. — Мы дошли, куда надобно. Сделаем привал. Асгред, Хеларт, напоите коней, а я разведу огонь. В сухих ветвях здесь недостатка нет.
— Чем их напоить? — устало спросил Павел, сваливаясь с мерина. У него натерло между ног, и вся промежность горела.
— Водой.
— Откуда ж ее взять? У меня даже собственной слюны нет, чтобы смочить горло от этой вони.
Отодрав корочку от щеки, Павел брезгливо выбросил ее во тьму.
— За этим холмом течет ручей, — Каллахан указал на вершину, увенчанную светло-серым нимбом горизонта. — Я чувствую запах свежей влаги и слышу журчание. Ступайте осторожно и глядите под ноги.
Как и предсказывал Каллахан, за холмом оказался ручей. Он тек в широком устье между пологих склонов, и питался круглый год от снежной шапки на вершине далекой горы. Вдоль неглубоко русла росли редкая трава и кустарники. На удивление, на некоторых из них колючек было меньше, чем листьев. Храмовники напоили лошадей и отпустили их пастись — хоть какая-то еда, другой-то у них не было.
— И как же мы найдем эту Лысую гору? Здесь все лысое, от холмов до полян. Деревья торчат, как сухие руки мертвецов с пальцами врастопырку. Тут любую гору выбирай — найдешь какую-нибудь тварь, забившуюся в пещеру, — Павел побросал вещи на берегу, пробравшись в воду почти до колен. Он даже не умылся толком, сразу сел в прохладную воду, закрыв глаза от удовольствия. Горящая промежность остывала и было приятно, хоть и очень холодно. — Ох… как хорошо-то. Еще несколько километров в этом чертовом седле, и я останусь без яиц.
— Это все с непривычки, — Асгред сочувствовал, хотя и не мог до конца понять Павла. Сам он сел на коня в пять лет и с тех пор не слезал с него. Прошло еще много времени, пока он не попал в этот мир и не пересел на байк. — Нужно расслабить спину, особенно внизу, и ехать податливо. Это не байк. Ты сильно напрягаешься, когда мерин переваливается с ноги на ногу. Нужно переваливаться вместе с ним, если, конечно, это не галоп.
— Повтори свой совет, когда мои яйца полысеют так же, как гора, которую мы ищем.
— Здесь же не всегда было так, — Асгред испачкал сапоги, порхая над многоротым монстром, и сейчас отмывал подошвы от грязи. — Мы пересекали перевал с оторном Каллаханом четыре весны назад. Тогда цвели люцерна и васильки. Деревья еще не были такими корявыми. Когда мы собирали ветки от берез, с них свисали длинные серьги и костер не зажигался, потому что внутри все было мокро. Тут летало много пчел и подмаренники пахли медом.