Слова звучали тихо, шепотом, сливаясь во фразы и целые стихи. Каллахан всегда начинал с молитв своего мира — хвалебных песен, прославляющих величие ярчайших звезд созвездия Жеребца. Десять звезд на небосклоне, и одну невидимую, спустившуюся на землю. Слова текли, словно прохладное питье в глиняную чашку испытывающего жажду. Но взять и поднести ее к губам Каллахан мог только тогда, когда начнет произносить другие молитвы.
Не такие красивые на слух, как другие. В них не было звезд, украшающих корону Плодоносной Матери, и терялись между строк кровавые рубины на шее Жницы Смерти. С его уст срывались грубые слова грубого языка, словно выдолбленного из камня. Некоторые песни, правда, были очень красивы и напоминали ему прежние, что хвалили Врачевателя и Спящего. Он знал, что они назывались псалмы. На неказистые, угловатые звуки русского языка реагировало Пламя, раздуваясь и пыхая, словно костер, в которое вылили масло. Его взгляд зажегся почти сразу, без каких-либо усилий. Сила наполняла его, словно горный воздух легкие, и Каллахан вздохнул глубоко, не в силах испить чашу до дна.
Раз за разом получалось так — он начинал песни Священной Дюжины, но язык его невольно переходил на псалмы, и Пламя разжигалось сильнее. Со временем он поймал себя на мысли, что всегда заканчивает ими. И сейчас, оглядываясь вокруг, Каллахан заметил, как трава потянулась вверх и давно засохшие почки на кустарниках распустились, источая вокруг себя запах свежей зелени. Трава у ручья оживала, росла и тянулась вверх. Таковая сила белого Пламени, заставившего заволноваться Крайнона у него над головой. Несомненно, Пламя этого мира было сильнее, как и его молитвы. Но один вопрос тревожил Каллахана изо дня в день все больше: если молитвы этого мира такие сильные, почему тогда он утопает во тьме?
Глава 3
— Умеренность во сне стяжает Пламя.
Голова Каллахана, серая и лысая, загораживала то, что можно было бы назвать солнцем, если бы оно не было таким же лысым и серым. Так что проснувшись, братья не заметили различий.
— А я бы еще поспал, — не согласился Павел, сонно глядя снизу-вверх на наставника.
Да, то еще утро. Бледное пятно светила с большим трудом прорывалось сквозь свинцово-серое брюхо гиганта, уже совсем не похожего на тучу. Темная рябь проходилась по небу, смахивающая на щетинки и плавники, длинные почерневшие нити свисали с брюха вниз, полоская воздух. И простиралось это до самого горизонта и терялось вдали, насколько хватало глаз. В воздухе пахло гнилью.
— Он не мог проявиться, — с тревогой произнес Асгред, который сразу же проснулся. — Мы не должны видеть его.
— Верно, — согласился Каллахан, поправляя пожитки на коне. Тот фыркал и беспокойно переминался с ноги на ногу. — Моя сила до него не достает, потому как у меня нет цели, чтобы гигант обрел плоть. Крайнон удерживает в своей плоти чужую, ее мы и видим.
Асгред хотел отбросить одеяло, которым укрывался, но рука встретила только воздух. Тут он вспомнил, что укрывал им Берту — беременную кобылу, чтобы она не сильно мерзла ночью. Сам он задубел так, что не сразу размял ноги. Костер давно потух, черные головешки валялись в груде пепла, но совсем не отсырели, как это бывает после холодной ночи. Стояла прохлада раннего утра, но везде было сухо и без росы, даже камни, всегда влажные на рассвете, остались покрыты налетом сухой пыли.
Братья вновь нагрузили лошадей, расседланных с вечера и распутали стреноженные ноги. Нежно было взбодриться. Когда Асгред сделал несколько глотков водки из фляжки на поясе, кровь потекла по телу и снова захотелось жить. Пил он мало и в редких случаях, поэтому внутри оставалась еще целая половина. Павел принялся клянчить, и Асгред позволил ему отпить, хотя до этого всегда отказывал. Свои запасы Павел исчерпал еще на выходе из Агропояса.
— Тсс… тихо, малышка, — Асгред гладил по морде разволновавшуюся Берту, когда та наткнулась на скелет, валявшийся под копытами. — Это всего лишь лисица. Мы съели ее вчера.
Он отвел кобылу подальше от костей, заправив в рюкзак на ее спине скрученное одеяло. Почистить бы ее мягкой щеткой и дать яблока, но у него нет ни того, ни другого.
— Да оставь ты ее в покое, — Павел лихо заскочил на своего мерина, с первого раза, что тот даже удивился. Сделал шаг вперед и помотал головой, будто отгоняя мух. Но мух вокруг не летало — ни единой. — У ручья полно травы, и вода чистая, свежая. Пусть останется там. Что ей делать с нами в походе?