— Хорошо бы, а то мой меч скоро затупится от этого издевательства. В штабе за такое по голове не погладят, — все рыцари жалели свои мечи, но только Павел постоянно говорил об этом вслух. Его собственный меч достался ему от отца, и он старался не делать лишних щербин в ткани Преданной. Так она хуже считывала ДНК. — Хотя, все лучше, чем лезть руками в эту клоаку. Не хочу, чтобы мои пальцы пощупали это чертово междумирье. Говорят, сиськи у ихних баб страшные, — Павел хохотнул.
— Я встречал такую, — отозвался Хеларт. — У нее было целых три. Все бы ничего, но и хвостов у нее тоже было три.
— Когда ткань бытия натягивается, телепорты перестают поддаваться тлену, — пояснил Кллахан, не отрывая взгляда от небес. В своем мире он изредка читал проповеди, и в новом ему иногда пригождался этот навык. Правда, пользовался он им редко, потому как проповеди читать не любил. — Время останавливается, останавливается и разложение. Что было бы с камнем, если бы его не стачивали ветра и воды? Поэтому телепорты такие прочные. Но не следует страшиться этого, ибо все это не важно. А важно то, что меч — продолжение вашего сердца, память об этом должна быть всегда. Меч находит своего хозяина и на краю земли, но кого ему искать, если хозяин сгинул? Вы все еще живы — так что продолжайте работу. А с Айзеком Исааковичем я поговорю. Писарь действительно дерет мзду не по силам.
По пути сюда они встречали зеленые рощи и еловые просеки, болота утопали во мху и рое комаров, широкие и малые речки разрезали холмистые поля, лисицы душили змей и приносили их своим детям. По пути сюда солнце грело жарко, заставляя краснеть кожу и слезать с лица клочьями, а ветер освежал разгоряченные тела, принося облегчение. Там кипела жизнь, какая есть на самом деле.
Ближе к скалам солнце начало тускнеть, как сердце ветреной девицы. Когда свет иссяк, скалы оказались голыми. Травы, деревьев и всякой жизни становилось все меньше, пока вокруг не осталось ничего, кроме лысых камней, казавшихся почти черными под пасмурным небом. Каллахан предполагал, что, если на небе вновь покажется солнце, свой свет они не изменят. На них не окажется ни мха, жадного до влаги, ни осторожных насекомых, ни содержимого нутра чаек, любивших скалы больше, чем небо. Иссякло солнце — иссякла и жизнь. Всего лишь совпадение, но походило оно на дурное предзнаменование.
— Держи гадину! — Хеларт вонзил меч в большую тьму, успевшую протиснуться в треснувший телепорт.
Совершенно прозрачная, лишь слегка подернутая дымкой, она испустила истошный визг и проявилась, но только лишь наполовину. Где-то внизу стала видна пара сотен бегающих глазок, рассыпанных по подолу тьмы, словно жемчужины. От глазок внутри тени тянулись кишащие жилы с ртами на концах — уже на плоской макушке. Хеларт сделал два точных выпада мечом, пронзив тень насквозь. Она выпустила коричневые полупрозрачные кишки наружу и зашлась черным смогом. Нестерпимая вонь ударила в нос, монстр шлепнулся на землю, как коровье дерьмо.
Хеларт никогда не видел таких, как она, как и не видел многих других. Их было нескончаемое количество, и каждая не походила на другую.
Смрад стоял такой ужасный, что стало интересно, откуда все-таки пахнет. Разглядеть не получилось — он уже пронзил ее и отправил обратно домой. Да и Тень сначала должна была обрести плоть, чтобы показать все свои бугорки и щупальца. Иной раз монстры были такими отвратными, что меч не добирался до них, пока не освободится желудок. Выдернуть в этот мир полностью и сделать их уязвимыми могли только Проявители. Такие, как Каллахан, но тот копил силу и проявлять мелочь не торопился. Приходилось храмовникам махать мечами и сдирать кожу с рук, чтобы достать их между мирами. Ведь в них тоже имелась сила Пламени, но не такая большая, чтобы монстр стал осязаем. Глаза у них не горели, только сердца, как говаривал Проявитель Каллахан.
— Было бы у меня Пламя, я бы не лишился премии, — сказал Хеларт, вонзив меч в трещину в ободе телепорта. — Вот прямо сейчас!
Меч заскрежетал и треснул, но только после того, как от телепорта откололся огромный кусок стали. Слабо потрескивая искрами нановолокна, телепорт зашатался, потом прошелся мигающей рябью по белесой глади. Храмовники навалились втроем и откинули его на камни, разбив по центру. Зеркало вспыхнуло и потухло, швырнув в воздух рой мелких темных мошек. Хеларт чихнул, когда две из них залетели ему в нос. По губе потекла дурно пахнущая жижа и повалил дым, словно храмовник задышал огнем. Послышался громкий смех Павла. Даже рыжий Асгред, всегда серьезный и сосредоточенный, невольно улыбнулся.