И тем не менее, Толерин убил почти всех, кто отправился охотиться на самых опасных Теней этой реальности. Теней, которых может уничтожить исключительно крепкое Пламя. Такое имелось только у одного Проявителя — его, Каллахана.
Кровь Хеларта обагрила ладони Толерина, окрасив молочные мальцы в светло-алый. Идеальное лицо скривилось, Инквизитор отёр испачканные ладони о бархатную ткань — на месте пятен проступили ожоги. Кровь храмовника разъедала кожу.
— Понял, что некуда бежать и решил забрать с собой как можно больше моих братьев? — подавляя неуместную злость, прогремел Каллахан. Пламя бушевало, вырываясь из глазниц — гнев его готов был спалить Толерина на месте.
— Так бывает всегда, когда бешеному зверю нечего терять, — оскалился Толерин, отбросив мокрый клинок в сторону. Тот звякнул о камни, коснувшись каленым остриём треснувшего лезвия меча. — Загони такого в угол — по-настоящему узнаешь, на что он способен.
— Ты правильно назвал себя. Бешеный зверь в оболочке звездного бога.
— Для этого мира твои рассуждения слишком плесневелые. Оставался бы ты в своем, — ехидство в голосе Толерина дразнило и подначивало Пламя.
Не время… не время… он еще должен рассказать где прячется Марбас и назвать имена.
— ОН где-то рядом, я чувствую.
— Может быть да… а может, и нет, — Толерин радостно тянул губы.
— Ты выглядишь слишком счастливым для того, кому осталось жить всего несколько мгновений.
— Нет ничего приятней, как приговорить к смерти несколько скверных крестоносцев. Эта плата за жизнь в новой реальности.
— Нравится отравлять мир, который вам не принадлежит?
— Нравится. А почему бы и нет? Таким как мы редко дается шанс на новую жизнь, — Толерин мягким движением спустил капюшон с волос, серебряные пряди рассыпались по плечам, словно волны лунного озера. — Вот только ты попутал немного — это наш мир, и уже давно. Мелкие шавки — это армия, а телепорты способ пополнить ряды. Их так много, что никому не справиться. Даже вам. Особенно вам. Дураки. Инквизиторы нужны, чтобы следить за всем этим сбродом. Если бы храмовники пошевелили своими крохотными мозгами, то поняли бы это. — Толерин не стал открывать, на что они рассчитывают, призывая гигантов. — Все ради нашей Королевы. Мы — идеальная система, владеющая миром. Выверенный механизм. Не мешайте нам.
— Крестоносцы появились именно для этого — мешать. Великий Воин призвал меня в другой мир, чтобы восстановить прежнее равновесие. Каждому действию должно быть противодействие, ибо небесные своды всегда находятся в равновесии.
— Отличное равновесие — миллион на одного и дохнуть как мухи.
Проявитель нахмурился.
— Так было у истоков мира, так есть и сейчас, — Каллахан двинулся вперед, удерживая Пламя внутри, но скоро его воли перестанет хватать, и оно убьет Инквизитора. — Глупец. Ты не изменишь предопределения Богов.
— Не удивлен, что все твои подстилки передохли по очереди, — рассмеялся Толерин. — Такого зануду еще поискать. Наверняка, они предпочли окочуриться, чем слушать твои тоскливые проповеди. Просто убийственная скука.
Теперь Каллахан стоял в полуметре от Инквизитора, и тот, не переставая улыбаться, начал медленно сползать на колени. Пламя гнуло волю и выжигало, как костер сухую щепу. Улыбка не спадала с фарфорового лица, превратившись в вымученную, выдолбленную долотом в мраморе. Он не хотел сдаваться — до самого конца.
Каллахан дал волю Пламени, не в силах больше удерживать силу. Белый огонь вырвался далеко за пределы глазниц, ослепив Инквизитора. Из его глаз хлынула кровь, он заплакал черными слезами, но не переставал улыбаться.
— Гигант у нас над головами, — прогремел Каллахан. — Назови его имя.
— Не такой уж это и секрет, — хихикнул Толерин, изнемогая от боли. Он не мог раскрыть глаз. — Крайнон. Ну что, полегчало тебе? Что ты намерен сделать? Сразиться с ним прямо сейчас?
— Слишком много ответов для такого как ты. Марбас специально призвал гиганта, чтобы вымотать меня, а тебя послал, чтобы запутать. Он выигрывает время. Для чего? Что он задумал?
— Как-то это несправедливо. Ты не ответил ни на один мой вопрос, а сам задал целых два. А как же ваша хваленая справедливость?
— Твоя бешеная кровь уже течет тебе в горло, — сказал Каллахан, глядя, как белоснежные зубы Толерана окрасились в черный. — Так ты не сможешь назвать свое имя. Сомкни губы, и не улыбайся так широко.
— Не смей мне приказывать! Мне нет смысла грустить. Жизнь она ведь… хороша. Ха.