— Как же ты можешь не думать про ноготь, когда стукнешь по нему? — удивился Костя, припоминая болезненность подобных ушибов.
— И ты сможешь, если захочешь, — улыбнулся дядя Илья. — Я обычно в такой момент ботинки рассматриваю или сосчитываю что-нибудь, если есть что перед глазами, и просто жду. Оно, ведь, не долго болит. Это главное помнить.
Костя только плечами пожал — не сказать, что бы сложно, но не понятно все равно.
Через несколько часов мотоцикл уже заводился с полоборота, и дядя Илья, видя, как блестят Костины глаза, предложил прокатиться.
Разбрасывая щебень и разъяряя свору сторожевых собак, Костя крутнулся по площадке перед гаражами, облетел вокруг соседнего корпуса мастерских и вернулся к сервису, круто притормозив у самого въезда и выдав облако серой пыли вперемежку с синеватым дымом.
Любил он мотоциклы и дело это мотоциклетное знал для своих семнадцати на пятерочку с плюсом. А потому и удар случился неожиданно.
Когда Костя уже загонял мотоцикл в гараж, не удержал “коня”, казалось, без всякой причины, если не считать одну из тех мерзких собачонок, которые неотступно привязываются ко всякому проезжему и прохожему, злобно и непрерывно тявкают, норовя, по возможности, цапнуть за пятку. Уклоняясь от такой глупой напасти, Костя не уравновесился, мотоцикл завалился на бок и проскользил по щебенке с полметра.
В итоге происшествия — оцарапанный бензобак, согнутое крепление выхлопной трубы, и ожог от той самой трубы на Костиной ноге.
Справиться с ожогом помог полученный сегодня же совет — Костя корчился, постанывал и сосчитывал самые крупные щебеночные камни, какие попадались на глаза. Вскоре боль притихла, а с нею отступила и тревога, которая тут же является, станься только что-нибудь недоброе.
Однако, когда Костик увидел царапину на бензобаке дорогущего мотоцикла, душа затрепетала. Что и говорить, бензобак на чужом мустанге, это не нога, тут терпением не помочь.
Припомнился ему и хозяин мотоцикла — угрюмый и сварливый мужик по прозвищу Зубарь, живущий через дорогу напротив них с мамой, вечно не в духе, но вечно восторженный своим разнаряженным мотоциклом.
И небо померкло в Костиных глазах, и нечто неумолимое свалилось на его душу. Обстоятельства… Костя нисколько не управлял обстоятельствами своей жизни, нисколько не мог влиять на неожиданные удары, а от того жизнь ему казалась чужой, будто безвольный аватар в дурном кино.
Дядя Илья, напротив, убедившись в незначительности ожога и осмотрев царапину на боковине бензобака, только почесал “репу”.
— Царапина-царапинка… — задумчиво пробормотал он, коротко взглянул на Костика, для поддержки притеплив глаза ироничной улыбкой, и ушел в покрасочный цех договариваться о покраске.
Но обстоятельства продолжили бить, стараясь, видимо, совершенно изничтожить бедолагу Костика, потому что в гараж вошел тот самый огромный бородатый Зубарь, хозяин мотоцикла. Обежав взглядом помещение и не встретив дядю Илью, он зыркнул на Костика вскользь, кивнул незначительно, и остановился у своего мотоцикла:
— Ну что? Сделали? — прохрипел он своим пивным голосом и присел на корточки, чтобы лучше присмотреться к двигателю. Однако, царапина на баке, видимо, показалась ему более интересной, чем движок. Какое-то время, пока его сознание медленно принимало изменившийся дизайн бензобака, он молчал. Но потом… Глаза его увеличились чуть не вдвое, голос взлетел с брутальной хрипотцы до старушечьего визга, а сам он вскочил на ноги и затряс кулаками:
— Что? Я не понял, что за дела!? — теперь-то он по-настоящему заметил Костю, потому что других людей здесь не было. — Вы убили мой мотоцикл в хлам!
— Это я… — сдался Костя и потупился, стараясь смотреть под ноги, чтобы не встретиться взглядом с разъяренным клиентом.
— Это ты-ы? — взревел Зубарь, вероятно, оскорбленный ничтожностью противника.
— Обкатывал… — вполголоса добавил Костя и запнулся. А что еще можно сказать? Конечно, с возрастом мы научаемся смягчать собственную вину оправданиями, смещая ответственность со своего мятущегося сердца в сторону неумолимости тех самых обстоятельств. Но Костя не мог, Костя алтарил с детства, исповедовался каждую неделю и потому врать, юлить и ухищряться не научился — все равно потом откроется.
— Обкатывал? — визгливо собезьянничал Зубарь, и перевел вытаращенный взгляд с Костиного темени (ибо голова того была нагнута как и положено приговоренному на эшафоте, и в глаза ему было не заглянуть) опять на царапину.
— Упал… — закончил объясненье Костя.