- Самое место этим вещам здесь, - хмыкнула девушка и оставила пакеты рядом с урной. - Ну и напоследок...
Она собрала всю слюну, которая была во рту, и плюнула. И на бога, и на деньги, и на свой золотой ошейник.
- Подавитесь вы все моими костями. И этими тряпками.
Такси быстро домчало ее до дома. Того дома, где она отпускала душу в невесомость, в полет, не держа ее за веревочку, не привязывая камень к шее. Здесь жила настоящая Кристина Вишневская. Никакой Красотки, никаких софитов, старых любителей покера на молодую плоть. Ночь погрузила квартал, в котором она знала все тропинки, ямки и бордюры, во мрак. Ей не нужно было зрение, чтобы видеть.
Как не парадоксально, но многие люди слепы с идеальным зрением.
Ключ повернулся в замке, и дверь хрустнула, точно ломая хребет, чтобы впустить ее в себя. Такие квартиры изображают в фильмах о наркоманах. Как говорят, приличный человек в такой халупе жить не может.
- Что они все знают о нормальности, - проговорила Кристина и упала на разложенный диван. - Ну как же хорошо...
Клетка на старехоньком шкафу, пережившем не одну революцию, ожила.
- Кеша! - Она сняла клетку со шкафа и просунула попугаю палец. - Рада тебя видеть, дружище!
Птица защебетала что-то ей в ответ. Девушка слушала его речь с закрытым глазами. Как же замечательно, что он не умеет говорить.
- Я специально взяла тебя такого тупенького, - ласково сказала она и поставила клетку на диван, присаживаясь рядом. - Надоела болтовня.
Кристина вдохнула полной грудью плесень и сырость, чахлость этой квартиры. Однокомнатный карцер, грязный и темный, ее пристанище на этой долгой дороге. Она вдохнула еще раз, расправляя скукожившиеся легкие. Единственные запахи, которые окружали ее, были дорогим парфюмом, туалетной водой, которую показывали лишь для избранных на закрытых показах, ароматами лоска и превосходства. И еще один вдох. Воспоминания закружили ее опавшей листвой лета, унося с собой людей и жизнь, те возможности, что еще были не сломаны, не разбиты, не убиты руками самого дорогого человека.
- Все мы превратились в тени. Чем же нам теперь жить... - прошептала она.
Слезинка скатилась по гладкой фарфоровой коже, собирая всю боль, каждую крупицу несказанных слов, не произнесенных вздохов, когда ребра трещат под давлением рыданий, которым нет пути в этот мир.
- Нельзя вычеркнуть нас, нельзя стереть следы, - качнула головой Кристина, не открывая глаз. Вторая слезинка прочертила себе дорогу сквозь плотную кроющую способность тонального крема. Капля соли попала на губу. - Я же пыталась...
Она так много и долго пыталась. Алкоголь, наркотики, психиатры и психотерапевты, антидепрессанты и транквилизаторы в лошадиных дозах. Она пыталась, но его предательство продало ее демонам, которые заточили ее в свой серый город, где даже суеты нет. Она вся в тебе, но ты не можешь говорить, ты парализован.
- Готовь свою психику, Иннокентий, я скоро вернусь, - сказала Кристина и направилась в ванную.
Вода зашуршала подолом своего платья, расправляя подъюбники на износившуюся эмаль умывальника. Кристина снимала накладные ресницы, серьги. Она боялась тишины. Поэтому в этой квартире поселился Иннокентий. Ей было стыдно перед птицей за такие условия жизни, но в них она находила покой. Они соответствовали ее внутреннему состоянию.
В раковину полилась черно-ало-сине-серая вода с примесью еще тонны оттенков с ее кожи. Маска была снята, отодрана от лица. Горка из ватных дисков служила тому подтверждением. В зеркало на Кристину смотрело лицо изможденной женщины, со слишком резкими чертами лица, заостренными от вечных скачков веса и проблем со здоровьем. Ее рука сильно сжала волосы, и на пол упала изысканная прическа. На нее глядело измученное лицо с ежиком на голове, подчеркивающим синяки под глазами.
- Так-то лучше.
Взяв большую пачку чипсов и пару пачек сигарет, она вернулась в единственную комнату в этой квартире. Здесь все было криво и косо, неправильно, нечисто. Она ненавидела идеальность покрытий в своей официальной тюрьме. Там все было вымерено до миллиметра, ведь лучшие дизайнеры занимались проектированием. Кристина потрогала трубы. Холодные. Здесь у нее был выбор из двух зол: жара три месяца подряд и дикий холод все оставшееся время. Окна продувались, изо всех щелей несло гнилью старых покрытий, но она любила это место.