- Жмот, - огрызнулась она и достала сигарету. - Нет, не ей. Мать как собирательный образ кого-то родного, нужного, важного, кому всегда все высказывают.
- У вас хорошие отношения?
- О да, самые лучшие: мы особо не общаемся. Я уж делаю вид, что мы родня, чтобы совсем ее не сломить, но на самом деле ощущение, будто я сирота.
- Сломить? А что с ней?
- Папаша оказался говном. Ну это долгая история.
Кирилл налил себе немного вина. Его артериальному давлению не помешает доза полифенолов.
- В нем кроется корень зла?
- Можно и так сказать.
Кирилл ощутил жжение в душе, так его жгла ярость. Он на дух не переносит мужского свинства по отношению к женщине, жестокость - тем более. Вспомнились кровавые будни прошлой жизни, когда его кулаки были постоянно в крови, а тело - в синяках, и фантомный вкус крови снова заполнил рот.
- Мой папаша похож на Джона Гейси, знаменитого клоуна-убийцу. Знаешь, такая же разукрашенная, страшнорылая мразь. Этот маньячина прятал трупы в подполе своего дома. Вот и мне кажется, что мой труп так и остался в подвале нашего дома, сгнил и разложился. Я умерла там, - сказала она, чувствуя, как дым съедает ее легкие черным ядом, и замолчала.
- О какой мечте ты говоришь в стихе? - прервал пятиминутное молчание мужчина, понимая, как она стала ближе ему, открывшись. И, наверное, от этого будет хуже только ему...
- Быть певицей, - кратко пояснила Кристина и закрылась от него.
Напряжение, казалось, окислило вино. Для Кристины их беседа была иголкой отравленного шприца, которой ей ковыряли распухшие вены. Она вернула себе бутылку и налила еще один бокал. Вино текло по стеклянным стенкам бокала, точно густая, вязкая кровь. Сделав затяжку, она позволила себе большой глоток алой жидкости.
- Бодрит, черт возьми, - зажмурилась она и посмотрела на Кирилла. - Не смотри на меня так, будто я пришла в твой приют просить милостыню. У меня все хорошо в жизни. У меня куча дорогих побрякушек, я пробовала на вкус эти высшие сливки, многое видела, о чем другие и не мечтают. Понял? Так что не надо меня жалеть.
- А еще ты вся в синяках и шрамах. Не очень вяжется со словами «Хорошо» и «Другие мечтают», - ответил Кирилл, выдерживая ее взгляд, способный своей ненавистью поджечь угли.
- У тебя в голове может и не вяжется, мне плевать. Это только твои проблемы.
- Ты не пробовала поработать с психологом? Отпустить обиды на отца? Может, помириться...
Кристина стукнула кулаком о стол и привстала, желая дать ему пощечину, но Кирилл увернулся. Реакцию еще не пропил.
- Да ты вообще на голову тронутый?! Тебя на зоне научили быть таким добреньким и всех прощать? - разразилась криком она. - Сам замочил мужика за бабки, а я должна простить?! Хочешь, скажу тебе, кто меня первый трахнул? Папочка. В моей комнатушке, бухой. Это был лучший секс в моей жизни. Такой крутой секс, что я каждую ночь хочу выцарапать себе глаза, чтобы перестать видеть сцены из этой содомии и просто уснуть.
- Кри...
- Заткнись, - прошипела Кристина и уже приложилась к бутылке из горла. По ее щекам текли слезы, смешиваясь на губах с вином. - Я была плохой дочкой. Я ничего не приносила в семью. Меня можно было трахать, но еще надо было кормить и одевать, и секс не покрывал такие большие долги перед папочкой.
- Он продал тебя?
Кристина всхлипнула, понимая, что бутылка опустела. И ее душа тоже. Мутной слизью из ее души вытекала боль, которой не было конца. Этот резервуар тут же заполнялся новыми отходами.
- Да. Я с пятнадцати лет жила с мужиками и жила как королева. У меня все было: деньги, дом, бриллианты, ведро между ног. Не об этом ли мечтает каждая женщина? В восемнадцать я была уже опытной, как видавшая жизнь пятидесятилетняя тетка. У меня даже был аборт к этому времени. Знаешь, почему? Потому, что они все любят трахаться без резины! Им так круче, больше ощущений, а я могу идти лесом потом со своим пузом!
- Иди сюда, - произнес Кирилл и протянул к ней руки. Кристина пыталась сопротивляться и бить его. - Бей сильнее. Бей меня, выпусти пар. Я разрешаю.
Ей хватило сил только на пару ударов, а потом он прижал ее к себе, и она сдалась. Впервые ее слезы лились на сильную мужскую грудь, и эта грудь была ее стеной, а не плахой. Она бы осталась в его объятиях навсегда, со слезами на глазах, с оголенной и кровоточащей душой, но в его руках. В них уютно и безопасно, будто весь мир сжался, чтобы не мешать их уединению.
Кирилл поцеловал ее в лоб и заправил за уши прилипшие к ее мокрому лицу прядки волос.
- Все нормально? Дышишь?
- Да.
- Вы пьяны, мадам.
- Я в полной заднице, - прошептала Кристина, вздрагивая.
- В этом мы похожи. Будем выбираться из этой вселенски огромной задницы вместе?