— Вообще-то обычно в этот час я еще не доступен, — поддакнул я, — но сегодня встал с жаворонками и с этими, как их? Кажется, с улитками. Дживс!
— Сэр?
— Вы ведь говорили, что улитки встают рано?
— Да, сэр. Поэт Браунинг в своей стихотворной драме «Проходит Пиппа…» указывает, что они встают в семь часов утра. «Жаворонок запел свою песню так весело и безыскусно, и улитка ползет по листу, оставляя свой легкий узор».
— Благодарю вас, Дживс. Тетя Далия, я не ошибся. Я восстал из постели, когда жаворонок уже запел свою песню, а улитка ползет по листу.
— Берти, что ты там мелешь?
— Вопрос не ко мне, а к Браунингу. Я говорю, что сегодня встал рано. Это самое малое, что я мог сделать, чтобы отпраздновать возвращение Дживса.
— Он ведь вернулся в добром здравии, да?
— Да, загорелый и бодрый.
— Здесь он был в прекрасной форме. На Бассета произвел неизгладимое впечатление
Я обрадовался тому, что представилась возможность разрешить загадку.
— Тетя Далия, — сказал я, — вы затронули один вопрос, в связи с которым мне бы хотелось услышать разъяснения. За каким чертом вы пригласили в «Бринкли» папашу Бассета?
— Ради жены и малых детушек.
— Чего-чего? Не понял. Растолкуйте, пожалуйста.
— Ради Тома, я хочу сказать, — ответила она и так оглушительно захохотала, что я затрясся всем телом. — Том в последнее время впал в уныние по причине, как он говорит, чудовищного налогообложения. Ты ведь знаешь, он ненавидит раскошеливаться.
Я и в самом деле это знал. Будь его воля, департаменту налогов и сборов не видать бы его денег, как своих ушей.
— Ну так вот, я и подумала, что общество Бассета отвлекло бы его, он бы понял, что на свете есть вещи похуже, чем подоходный налог. Меня надоумил здешний врач. Рассказал, что есть такая болезнь, называется «болезнь Ходжкина»[4], от которой лечат мышьяком. Принцип тот же самый. Ведь этот Бассет просто невыносим. Когда увидимся, я тебе расскажу про статуэтку из черного янтаря. Бассет ее недавно купил для своей коллекции. Он показывал ее Тому и при этом отвратительно злорадствовал. Том исстрадался весь, горемыка.
— Дживс сказал, что он был подавлен.
— Ты бы тоже был подавлен, будь ты коллекционером и знай, что твой конкурент, которого ты и так терпеть не можешь, раздобыл для своей коллекции вещь, за которую ты бы отдал не глядя все четыре зуба мудрости.
— Понимаю, — сказал я, не первый раз удивляясь тому, что дядя Том так высоко ценит вещи, которых по мне так хоть бы вообще на свете не было. Например, вышеупомянутый сливочник в виде коровы, надо же такое выдумать, ей-богу! Я всегда без боязни намекал, что самое подходящее место для всех этих коллекционеров — обитая войлоком палата в психушке.
— У Тома началось тяжелое несварение, какого у него не случалось с тех пор, как его последний раз подбили поесть омаров. Кстати о несварении, послезавтра я приеду на один день в Лондон и рассчитываю, что ты накормишь меня обедом.
Заметано, сказал я, и после того, как мы с ней совершили небольшой обмен любезностями, она дала отбой.
— Это была тетушка Далия, Дживс, — сказал я, отойдя от телефона.
— Да, сэр, мне показалось, что я узнал голос миссис Траверс.
— Она хочет, чтобы я послезавтра угостил ее обедом. Думаю, лучше пригласить ее к нам. Она не слишком жалует ресторанную кухню.
— Очень хорошо, сэр.
— Что это за статуэтка из черного янтаря, о которой говорила тетя Далия?
— Прошу прощения, но это довольно длинная история, сэр.
— В таком случае сейчас не стоит рассказывать. Мне надо бежать сломя голову, иначе я опоздаю на свидание.
Вооружившись зонтиком и надев шляпу, я взял курс в открытое пространство, но тут услышал почтительное покашливание и, обернувшись, увидел, что день радостного воссоединения вот-вот омрачится. В устремленных на меня глазах я уловил особый блеск, столь мне знакомый по общению с тетушками и неизменно означавший явное осуждение. И когда Дживс страдальчески произнес: «Прошу прощения, сэр, но неужели вы намерены появиться в отеле „Ритц“ в этой шляпе?» — я понял, что настало время Бертраму продемонстрировать свою прославленную железную волю.
В вопросе головных уборов Дживс, как пить дать, идет не в ногу с современной передовой мыслью. Его взгляды даже можно назвать реакционными, и я с самого начала задавался вопросом, как он отнесется к голубой тирольской шляпе с розовым пером, которую я купил в его отсутствие. Теперь я получил ответ. Невооруженным глазом было видно: он ни за что на свете с ней не примирится.
4