— По порядку номеров рассчитайся. — внезапно я сменил тему разговора. Рассчитались они быстро, чувствуется, что практически все служили в армии и были справными солдатами. Лишь двое, хотя с петлицами МВД в лацканах форменных сюртуков, внешне форменные шпаки. Кстати, единственные, кто был в форме, в форме чиновников МВД. Наверное, какие- ни будь статисты или счетоводы. И попались беснующейся толпе как последние лохи.
Когда последний человек в строю выкрикнул свой номер, я продолжил:
— Ваш номер, это ваше новое имя или, если хотите, позывной, на ближайшее время. Кроме службы, в ваши обязанности будет входить обучение приставленных к вам людей тонкостям вашей профессии.
Я задумался.
— Ну, вроде бы все. У кого есть вопросы?
Вопросов почему-то не было.
— Ну тогда все вопросы в рабочем порядке. Сейчас я подойду к каждому из вас, и вы все ответите на вопросы, затем проследуете в здание, где будете накормлены и получите возможность помыться. Вечером начнется служба, а в пять часов пополудни — предварительная тренировка. После чего те из вас, кто сейчас заявит мне о том, что служить под моим началом в народной милиции не собирается, эти люди будут завтра препровождены в Петропавловскую крепость, где будете ожидать своей судьбы. Если всем все понятно, то, те из вас, кто не желает служить в милиции и готов отправится в Петропавловку, два шага вперед.
Не вышел ни один. Ну а я бы, на их месте, тоже не вышел.
После обеда начались тренировки личного состава. В строй были поставлены все способные держать оружие. Напротив, дома сто шесть по набережной Мойки, был выставлен наблюдатель с красным флажком. На пригнанные из конюшни телеги, грузили пулеметы и прочее имущество. Во дворе двадцать пять человек учились под зычные команды вахмистра: «Делай раз, делай два». Время летело стремительно, казалось, что ничего не готово, но в пять часов пополудни мы, короткой колонной, выдвинулись на набережную. Гимназисты ушли за полчаса до основной группы, неся наполненные подарками корзинки. Впереди, неторопливо, двигались три телеги, груженные припасами и пулеметами. За ними лихо шагал отряд, человек в пятьдесят, причем бойцы с японскими винтовками были одеты в полную полевую форму имперского пехотинца, вторая половина отряда была облачена в штатское тряпье. На квартире остался один дежурный, которому дали команду запереться и никого не пускать, кроме меня и моих заместителей.
Напротив нашей цели, на противоположном берегу Мойки стоял с красным флажком наш наблюдатель, показывая направление и силу ветра. Ветер дул от реки, слабый, как и было необходимо. В противном случае, пришлось бы удлинять наш маршрут и выходить на цель со стороны дворов.
Когда телеги, грохоча по булыжной мостовой металлом колес, выехали из-за угла соседнего дома, на них мало кто обратил внимание. Особняк жил мирной жизнью. На высоком крыльце и тротуаре толпилось два десятка жизнерадостных граждан, разнообразно одетых, что весело проводили время под жизнерадостную музыку.
Из распахнутых, несмотря на март, высоких арочных окон второго этажа, торчал раструб граммофона. Рядом, залихватски рвал меха аккордеона мужчина в заломленной на затылок бескозырке и тельняшике, что красивым голосом пел:
Здесь же, у крыльца, фыркал, пуская вверх вонючий газолиновый дым, тарахтел грузовик, с которого деловито спускали на тротуар какие-то ящики брутального защитного цвета.
Меха аккордеона, взвизгнув в последний раз, замолкли. Вся публика с удивлением уставились на повозки, что став перед дворцом полукругом. Через несколько секунд на окна дворца внимательно уставились столы четырех пулеметов, призывая воздержаться от необдуманных поступков. Паники пока не было. По столице в это время бродило с десяток подобных вольных отрядов, все со своим вооружением и партийной платформой. Кто-то показывал свою лихость, кто-то искал, чем бы поживится.