И откуда столько смелости? Я улыбаюсь сама себе, разворачиваюсь на каблуках и уверенно иду к лестнице. Не успеваю пройти и пары метров, как ловлю на себе взгляд Кострова. Тот все это время был рядом и наблюдал. Вот источник моей смелости. Вот бы можно было его уменьшить и положить в карман, чтобы всегда таскать с собой!
* * *
Костров сам садится рядом на четвертой паре. Раскладывает вещи, достает ноутбук и разворачивает так, что я могу видеть монитор. Он единственный, кому можно печатать: преподаватель излишне категоричен в вопросе традиций. Только Тимур Валентинович – избранный, мы даже вопросов не задаем. Чтобы мы усвоили информацию, она должна быть вписана в голову скрипом шариковой ручки в тетради. Костров же все ловит на лету.
– Спасибо, – шепчу ему.
Преподаватель начинает нудную лекцию, я тут же принимаюсь списывать у Кострова и очень быстро теряюсь в словах. Можно не думать, когда просто копируешь чужие буквы, – я повторяю сокращения, запятые, точки, даже опечатки в словах не замечаю.
«…литературного перев… Он тебе угрожал?.. следование…»
Я застываю и смотрю на строчку в тетради. Сердце начинает слишком тяжело колотиться, еле качает кровь по венам.
– Не отвлекайся, – велит Костров.
Я только машинально киваю. «Не знаю», – пишу в своей тетради и вижу, как взгляд Кострова быстро пробегает по буквам.
Самое честное, что я могу ответить, – «не знаю». Возможно. Иногда мне так кажется. Я не помню, чтобы Колчин на самом деле делал кому-то больно, но до конца в этом не уверена. Иногда во время разговоров парни так многозначительно замолкали, а девчонки начинали хихикать, – теперь это кажется странным.
Я продолжаю переписывать лекцию, когда снова спотыкаюсь.
«Встретимся в четыре в кафе».
«Так рано?» – Я хмурюсь, а затем улыбаюсь против воли. Костров кажется милым, и это какой-то разрыв шаблона. Он ведь должен быть занудой с большой буквы.
Больше мы не разговариваем, остаток пары посвящен практике. Я сдаю абсолютно нулевую работу, потому что последний семестр, кажется, витала в облаках. Нужно срочно нагонять, иначе это ничем хорошим не кончится. Когда-то я была одной из лучших студенток, теперь все вокруг говорят на другом языке. Такого английского я точно не знаю.
Пары заканчиваются в три пятнадцать, и я вместе с толпой иду в сторону выхода, потом сворачиваю к кафешке. Там немноголюдно, в такой час приходят только любители внеклассных занятий вроде студенческого совета, самодеятельности или профсоюза. Сев за тот самый столик Кострова, я прячусь в нише – зарываюсь в декоративные подушки так, чтобы скрыть колени, а потом закрываю глаза.
Я боюсь встретиться с Егором и, кажется, еще больше боюсь его неадекватных друзей, но самое мерзкое, что меня это искренне расстраивает. Мне не хочется так сильно разочаровываться во всем прекрасном, что было в жизни. Олег, испугавший меня вчера, когда-то под хмурый взгляд Егора катал на своем новеньком мотоцикле. Влад смешил – до икоты, а Ромка хвастался, что умеет играть на фортепиано, когда мы проводили летние вечера на даче Колчиных, где стоял старинный инструмент. Все эти парни были для меня в разной степени друзьями. Кто-то ближе, кто-то дальше. И вот я их боюсь.
Достав ноутбук, открываю заданную на дом работу. Сдавать уже через неделю, а я еще ничего толком не сделала. Вот и повод. Если ждать Кострова каждый день, можно и учебу подтянуть. Усмехнувшись, я подключаюсь к местному тормознутому вайфаю и скачиваю таблицы, которые нужно заполнить.
Плюс работы в кафе со слабым интернетом – минимум отвлекающих факторов. Почему я раньше этого не делала? Неспешно, но при этом не отвлекаясь, за сорок минут я умудряюсь сделать почти треть задания. С довольным видом смотрю на проделанную работу. Оглядываюсь по сторонам – в кафе совсем пусто. Все разбрелись по своим делам, даже кассир куда-то ушел. Мне становится не по себе, хотя за окном еще совсем светло и улица оживленная.
Остановись. Прекрати. Ты все сделала правильно, ему хватит еще пары месяцев, чтобы тебя забыть.
Только он, увы, так и не понял, почему я ушла, хоть озвучено все было предельно ясно. Я поняла, что становлюсь его отражением, которое обожает всплески ярости и выбросы адреналина – превращается в неадекватную версию себя, падкую на скандалы и примирения. Когда Егор в порыве ревности разбил мой телефон, а я поняла, что уже предвкушаю бурное примирение, вместо того чтобы злиться, – в этот момент впервые пришло отрезвление. Я больна, и лечится эта болезнь только полной изоляцией от источника заражения.
Дверь в кафе открывается, и мое сердце замирает, но тут же с облегчением срывается на бег. Костров. Это всего лишь Тимур. Он заходит чуть сгорбившись, разминает на ходу шею. Выглядит загруженным и уставшим. Кивнув мне, садится на стул, ждет пару секунд, будто отдыхает, а потом достает ноутбук.