«Ять, пси и ижица?» — я скорее догадалась, чем узнала старорусские буквы в этих каракулях.
Но больше, чем несколько незнакомых символов, напрягло меня кое-что другое. Росчерк и неравномерная толщина линий вызвали опасение, что, хоть поезда уже соединяют города и веси, шариковую ручку прогресс в этом мире еще не изобрел. От мысли, что мне придется писать гусиными перьями да чернильницу с собой таскать, по шее пошел холодок.
«Хоть бы моим знаниям нашлось применение», — стряхивая растерянность, дернула я плечом и принялась читать нацарапанные нетвердой рукой и оттого тонкие, местами едва заметные строки.
«Я, Олимпий Ладиславович Гатальский, находясь в здравом уме и трезвой памяти, наказываю!
Хозяйский дом, зельевую лавку со всеми принадлежностями и хозяйственные пристройки отдать в единоличное владение внучке моей Анастасии Гатальской.
Сыну моему Игнату отписываю любимого им Рябчика.
Дочери моей Купаве я шлю проклятья за то, что ушла на свой хлеб и глаза мои ее больше не видели. И десять золотых в старейшем банке герцогства.
Условие для Анастасии. Вступить в наследство моя внучка сможет в единственном и неоспоримом случае: только когда признает право моего сына Игната жить в наследуемом доме до самой его кончины.
В противном случае все мое имущество переходит к наисветлейшему нашему достопочтенному друиду Зиновию и его ученику Элиану, которые по достоинству оценят мой щедрый дар».
Завершала документ слабая подпись и жирная печать.
Сгоревшие пристройки, запущенная изба и лавка — это и есть щедрый дар, который все эти светлые господа смогут оценить по достоинству? Я скептически поджала губы и перечитала послание.
— Значит, опять я Анастасия, — пробормотала я вслух и покатала имя на языке. — Настя, Настасья, Тася. Или Настена, как любил называть меня Жека…
Четыре буквы имени мужа словно ледяными пальцами сжали горло, отчего я принялась хватать ртом воздух. Наваждение не уходило. Оно навязчиво пульсировало черными всполохами, поднимая один и тот же вопрос. Жека, почему?
«Так было надо, Настен», — прозвучало почти как наяву, и я то ли от порыва студеного ветра, то ли от возникшего в голове некогда родного голоса вздрогнула. И как неудержимая, принялась перебирать имена. Лишь бы занять мысли, чтобы в них опять не пробрался он.
Настасья, Наста, Настуся, Туся…
Все не то. Все эти имена не про меня. А что, если…
Ася! Ну конечно, Ася! А в переводе с греческого — «возрожденная».
А сбрендивший горлопан с тазами воды, значит, Игнат. И мне его выгонять нельзя.
Не очень-то и хотелось, передернула я плечами. Я бы сама с радостью сбежала отсюда поскорее, но куда мне идти?
Лучше не поддаваться эмоциям, побольше узнать о мире и о новой себе. А потом начинать все сначала.
И денег накопить. Без них новая жизнь обречена на провал. Вряд ли здесь можно оформить пособие по безработице или, на худой конец, по попаданству.
Солнечный луч пробился через зелень листвы и подсветил еще одно имя на желтой бумаге. Рябчик. Интересно, кто это такой достался Игнату?
Понятно, что эта часть наследства не моя, но мне хотелось быть готовой к любым и особенно к неприятным сюрпризам.
Я еще немного постояла, прислонившись к прохладной коре яблони, потом скрутила свиток в трубочку и перевязала его бечевкой. Засунула поглубже в карман и, собирая волю в кулак — даже смотреть на бородача у меня не было никаких сил, — закрыла глаза.
С каких пор я стала такая пугливая? Ведь последние три года своей юности я провела в интернате для сирот. Там быстро из домашней девочки-ромашки превратилась в колючую, способную постоять за себя акацию.
Тогда почему от одной мысли, что мне придется жить в одном доме с Игнатом, скулы сводит? Он ведь мне не чужой: дядя, выходит. А Купава, значит, моя мать? Кстати, где она? Она сможет почуять подмену и догадаться, что ее дочери больше нет?
— Рябчик, Рябчик, Рябчик, — голос, нарушивший тишину, заставил открыть глаза и сосредоточиться на легком топоте и глухом хлопанье.
Через минуту победное «кукареку» пронзило пространство. И только навалившаяся в этот момент смертельная усталость спасла меня от приступа смеха.
Глава 3
Сохраняя бесстрастное выражение лица, я вышла из своего укрытия, и сразу мой взгляд приклеился к огненно-рыжему петуху, упитанному сверх меры. Он шустро собирал румяные крошки под ногами Игната и задорным «ко-ко-ко» подзывал курочек из своего гарема. Его ярко-красная шишка кренилась на бок и тряслась в такт движению клюва, а длинные, отливающие зеленым перья хвоста трепетали на ветру.