— У меня все еще был заплывший глаз, — добавляет Петер. — Знаешь, как это больно. Уже поэтому я не мог бы ему помочь.
— Если даже он твой друг?..
«Ну, опять за свое, — думает Петер. — Интересно, как она себе это представляет». И говорит:
— Но ведь быть другом — это не значит подставлять себя за него в драке.
— Тогда нечего считать его своим другом.
— Нет, он мой друг. А что тут такого, если я скажу, что он действительно мой друг.
— Мне надоело малярничать, — говорит Карин. — Разве комнату надо обязательно закончить сегодня?
— Не важно когда. Может, чай поставить? Уже половина четвертого.
— Как хочешь, — произносит в нерешительности Карин. — Мне абсолютно все равно.
Петер спускается со стремянки на пол. «А ведь Карин может теперь и подтрунивать надо мной из-за того, что я не пришел Сильвио на помощь. Если бы он решил постоять за себя, то сделал бы это сам. Тогда я не колеблясь поспешил бы к нему на выручку. Это уж точно».
Петер идет на кухню, ставит чайник на плиту. «И все же это не так, — размышляет он, — нет, не поспешил бы я ему на выручку. Не пошел бы против всех».
Карин немного задерживается в комнате, потом тоже идет на кухню.
— Штрассер доложил директору гимназии об этой истории? — спрашивает она.
— Нет.
— Это правда?
— Абсолютно.
— А откуда ты знаешь?
— Если говорю, значит, знаю. Теперь, когда я все тебе рассказал, и ты все знаешь.
— Я считаю, что он поступил благородно.
— Вполне возможно, что он доложил бы о случившемся, я даже уверен в этом. Но затем вся эта история приняла неожиданный оборот.
— Какой же? Ну расскажи.
— Ты ведь мне даже рта не даешь открыть. Все время повторяешь, что я должен был прийти на помощь Сильвио, но ведь никто в помощи и не нуждался. Они же в общем-то его и не били. А Штрассер, который какое-то мгновение наблюдал за происходящим, скомандовал:
«Теперь оставьте его! Итальянец важнее. Пошли!»
— Когда мы оказались на опушке, Штрассер, сложив ладони рупором, крикнул:
«Каневари, выходи! Немедленно! Дом окружен. Бегство невозможно».
По правде говоря, меня умиляла наивная вера Штрассера в то, что итальянец, спрятавшись в хижине за плотно закрытыми ставнями, станет прислушиваться к этим призывам. Он и хотел бы бежать, да не мог. Все было ну прямо как в кино. Там, даже несмотря на то, что не очень всему веришь, такое может показаться увлекательным, хотя не вполне правдоподобным, так как постоянно ловишь себя на мысли: ведь это только кино. У нас же все было на самом деле и по сравнению с подобной сценой в каком-нибудь вестерне это, естественно, воспринималось по-другому, причем настолько, что даже трудно описать. В любом случае я, наверно, отдал бы все, что у меня было и есть, чтобы не упустить шанс быть свидетелем этого зрелища.
Мы обступили доктора Штрассера плотным кольцом в ожидании, что же ответит засевший в хижине итальянец. Но никакого ответа не последовало. Один из нас, кажется Мартин Финк, сказал:
«Он не будет мешкать и попытается удрать. Они всегда так поступают, причем когда от них меньше всего этого ожидают. Я часто наблюдал».
«Нас он не застанет врасплох», — заметил Штрассер.
«Сильвио надо будет связать, — проговорил Мартин. — Ведь если он сбежит, то наверняка окажет содействие итальянцу. Тогда плакали наши денежки, и мы останемся в дураках».
«Но только до тех пор, пока Каневари не будет в наших руках», — добавил Штрассер.
Я молчал, потому что возражать было бесполезно. Они ведь даже не стали бы меня выслушивать, а мое мнение только бы насторожило их. Поэтому я предпочел молчать, хотя и был не согласен.
Сильвио стоял на том же самом месте, прислонившись спиной к дереву.
«Ну-ка, сядь на землю!» — скомандовал Штрассер.
Сильвио подчинился. Они связали ему руки, зацепив веревку за ствол дерева.
«Сам виноват, — сказал Штрассер. — В принципе я против такой меры. Но мы не можем рисковать, ведь ты не упустишь случая помочь итальянцу, если тот попробует сбежать. Ты будешь связан до тех пор, пока это необходимо».
Сильвио не сопротивлялся. Он даже добровольно отвел руки назад, причем на его лице не отражалось ни возмущения, ни унижения. Ребята снова устремились к хижине, и я остался один около Сильвио. Мне было очень неприятно видеть, как он на корточках сидит передо мной, руки за спиной, да еще привязаны к дереву.
«Может, тебе принести попить?» — спросил я его.
«Нет, — ответил он. — Я не хочу пить».