«Все в порядке. Мы их у него отняли».
«Четко сработали, — проговорил полицейский. — С вами можно иметь дело. Да и вам самим наверняка было приятно совершить что-то значительное. Ну прямо как взрослые. Я сказал: как взрослые… Даже более того. Из тысячи взрослых едва ли найдется хоть один, кто участвовал бы в погоне за преступником. Когда вы расскажете об этом домашним, они сделают большие глаза от удивления».
«Надо думать, — подхватил я. — Но вот что еще. Итальянцу немного досталось при задержании, потому что он решил защищаться с ножом в руках».
Я рассказал, как Каневари выпрыгнул из окна, как мы выкуривали его из расселины в скале, как потом он пошел на нас с ножом.
«Но вы, надеюсь, не разбежались от страха?» — спросил полицейский.
«Мы? Наоборот». — И я рассказал, как мы сломили сопротивление итальянца, забросав его камнями. Это понравилось полицейскому, он заметил, что в такой ситуации очень важно не растеряться, а с такими птицами, как этот вот, и церемониться нечего.
Я очень обрадовался, когда полицейский так сказал, он снял с меня тревогу, которую я чувствовал из-за Каневари. Теперь я уже нисколько не сомневался, что поверят нам, а не итальянцу, если тот вздумает рассказать о том, что мы его избили.
Наконец появились вы. Это вызвало всеобщее оживление. У дверей толпились живущие по соседству, им тоже было интересно посмотреть на преступника. Не знаю каким образом, но по округе уже разлетелась весть о том, что нам удалось задержать беглеца.
— Да, — подтвердил Петер. — Все очень напоминало демонстрацию. Перед полицейским участком стояли люди. Вместе с нашими ребятами собралась уже целая толпа.
Мы велели Каневари выйти из машины. Сейчас он чувствовал себя нормально, только лицо оставалось желтым. А вот губа распухла еще больше. Вначале итальянец недоверчиво осмотрелся по сторонам. Увидев перед собой многочисленные любопытные лица, он опять в страхе затаился, но потом ему бросилась в глаза вывеска: кантональная полиция. И это его, кажется, чуточку успокоило. Каневари поднялся, но без посторонней помощи он идти не мог. Нам пришлось его поддерживать. Когда собравшиеся увидели его изукрашенное лицо, большинство отнеслось к нему с симпатией.
«И как такое могло случиться?» — проговорил кто-то в толпе.
«Он вор. Деньги у нас украл», — крикнул я, полагая, что слова произведут впечатление на толпу. Но не тут-то было.
«Как они его отделали! Просто жуть!» — заметил кто-то.
«Жуть да и только!» — подхватили все в один голос.
«Это с ним случилось при попытке к бегству», — возразил я.
Всего несколько человек в толпе были за нас. Какая-то женщина проговорила:
«Так ему и надо. Все они воры».
Но большинство решило: несмотря ни на что, так зверски избивать его мы не имели права.
Я снова возразил:
«Да не мы его так избили. Это он сам свалился с откоса при попытке к бегству».
Какой-то старик заметил:
«Известное дело — при попытке к бегству. Знаем, знаем. Раньше так расстреливали — при попытке к бегству».
Я был по горло сыт этими упреками и совершенно без сил. Я, собственно говоря, рассчитывал на совсем другой прием. Естественно, без фанфар, но все же я ожидал, что нас хотя бы похвалят за то, что мы поймали преступника. Повернувшись к старику, который сказал, что раньше так расстреливали при попытке к бегству, я заметил:
«Вас ведь при этом не было, как вы можете знать?»
Мы отвели Каневари в караульное помещение. Там за барьером сидел полицейский. Увидев итальянца с распухшей губой и с запекшейся кровью на лице, который с нашей помощью проковылял по комнате, полицейский воскликнул:
«Черт возьми! Здорово вы его отделали».
Он пододвинул итальянцу стул, тот сел, опустил голову, и мне показалось, что сейчас его опять станет рвать. Но этого не произошло.
«Здорово отделали», — повторил полицейский.
Штрассер заметил, что, наверно, не помешает вызвать врача. Дело в том, что ночью и во время переезда итальянца несколько раз рвало, поэтому стоит вызвать врача. Теперь полицейский уже не был столь любезен, как прежде.
«Всему свое время, — возразил он. — Вначале давайте разберемся с деньгами».
Штрассер положил на стол конверт и сказал:
«Вот они. Мы их у него забрали».
Полицейский внимательно пересчитывал купюры, перекладывал их из одной кучки в другую, причем каждый раз поворачивал их таким образом, что голова изображенного на банкноте мальчика оказывалась сверху. Я помогал считать, заметив при этом, что и Каневари, подняв голову, мысленно пересчитывал разложенные на столе деньги.