И не собираюсь задумываться, зачем я брею позавчера бритые ноги и критически разглядываю педикюр.
Где-то за полчаса до выхода, когда один глаз уже накрашен, я чуть не пускаю весь макияж под откос, потому что внезапно громко пиликает телефон, рука с тушью дергается, но я успеваю вытаращиться на себя в зеркало, вместо того чтобы моргнуть. Высший пилотаж, я считаю.
Что там за смертник?
Открываю сообщение и, хотя номер явно не из моей записной книжки, я без малейших сомнений угадываю, от кого оно.
Нет, ну это ж надо иметь такую сволочную натуру?
Как он номер-то мой выскреб?
И ведь не лень было искать…
Факт того, что товарищ напрягся для поисков, меня радует. Не должно, но радует.
Правда, эта радость меркнет, когда загружаются присланные фото.
Это бесчеловечно!
На первой фотографии чашка капучино с зефирками, а на второй…
На второй — пузатые мешочки из кружевных блинчиков.
И я с ума сойду от того, что не знаю, что внутри. Они сладкие? С ягодой? Или с курочкой и грибами? Или там сыр?
Черт возьми! Ну кто так делает?
Ниже подпись: «Готовлюсь к Восьмому марта».
«Я же сказала, ты не в моем вкусе!» — отбиваю я в ярости.
«Так ты ж на вкус меня еще не пробовала!»
Пошляк! Не буду отвечать. Откладываю телефон, а у самой зудит. Глаз недокрашен, а я вместо того, чтобы закончить, не даю потухнуть экрану телефона и смотрю, что еще напишет.
Через пару минут моего молчания, Козырев присылает:
«Ты не поняла. Я не мнением твоим интересуюсь. Я предупреждаю. Завтрашнее утро у тебя занято».
Глава 8. Главное подсечь, когда клюнет
Панорама города в вечерних огнях — это прекрасно.
Но открытый балкон, обогреваемый свисающими с навеса и отрезающими посетителей от пронизывающего мартовского ветра тепловыми пушками, нравится мне не шикарным видом на бескрайнюю реку, лишившуюся льдин и не скованную ничем убегающую вдаль, и не горами, темными силуэтами, встающими на том берегу.
Вот вообще не этим.
А тем, что, задвинув за спиной стеклянную дверь, я оказываюсь отрезанной от сводящих с ума ароматов.
— Ну и? — понукает Левина в трубку, а на заднем фоне Бергман ругается, что они опаздывают, и Роза Моисеевна уже весь мозг ему сожрала. На что Янка просто пускает воду в ванной, где она заперлась от мужа, чтобы не слышать его возмущения.
— Что «ну и»? — я фланирую вдоль высоких перил, украшенных гирляндами фонариков в несколько слоев, и изливаю свою боль подруге. — Все, как и ожидалось. Меня посадили рядом с Карповым, и, разумеется, с нами за стол уселась его мама. Мало мне их на кафедре? Этот семейный подряд меня убивает.
— Ну в вашем практически сугубо женском коллективе урвать себе мужика за стол — это роскошь. Есть хоть кому наливать… — пытается утешить меня Левина.
— Да, только он все время забывает подливать безалкогольное! А у меня нет закалки его мамаши. Пятый фужер был явно лишним… И дополнительный бонус от рассеянного Володи в виде вина, налитого и в шампанское, и в лимонад тоже не к месту!
— Может, это стратегия?
— Вырубить меня нахрен?
— Ну да. Это такое… Что у тебя шумит такое? Даже музыку почти не слышно.
— Я на балконе, это обогреватели.
— Ты сбежала? — хихикает Янка.
— Да, стою дышу свежим воздухом. Ты не представляешь, какая это пытка! Невыносимо просто! Я подъела все свежие овощи, на столе осталось в конец разнузданное непотребство! — возмущаюсь я.
— Что ты имеешь в виду? — удивляется Левина. — Боюсь, при словах «разнузданное непотребство» я представляю себе совсем не то, о чем ты говоришь…
С отвращением перечисляю:
— Блинные рулетики с начинкой из мусса семги и творожного сыра, королевские креветки во фритюре, сырные шарики, панированные в копченой паприке, мясо под шубой, хрустящие слоеные кармашки с фетой, маслинами и ягодным конфитюром… Это подлость! Особенно меня выбивают из колеи пухлые зажаристые картофельные вафли с авокадо, яйцом пашот и красной икрой! Омерзительный ресторан! Ненавижу тут все!
— Так… Понятно… Секундучку, — просит Яна, и я слышу щелчок замка и вопль Левиной: — Гера, скажи маме, что горячее можно ставить в духовку, через пять минут выходим! — и снова возвращается ко мне. — Ну, может, стоит все-таки поесть? Я никому не скажу… Только Аньке.
— Ни за что! Я столько страдала, чтобы на финише слить дистанцию? Нет уж, — фыркаю я. — Иначе все мои страдания этой зимой потеряют смысл.
— Ну, господи. Съешь салатик… — предлагает сердобольная подруга.