Гэлен Фоули
Дерзкая разбойница
Моя корона в моем сердце, а не на моей голове
Глава 1
Асенсьон, 1816 год
Знаменитый дуэт «La ci darem la mano» заполнил роскошный театр божественным сплетением голосов — тенора и сопрано, — когда величайший любовник всех времен вновь принялся соблазнять простодушную деревенскую девушку Церлину в бессмертном произведении Моцарта.
Но гений великого композитора сегодня не привлек внимания публики. Блеск биноклей и прокатывающийся по залу шепот свидетельствовали о том, что интерес изысканной аудитории сосредоточен не на сцене, а на главной ложе справа от нее, прямо над оркестровой ямой. Перенасыщенная скульптурными изображениями купидонов, урн и лепных лент, ложа эта принадлежала королевской семье.
Он сидел у мраморных резных перил, неподвижный, с бесстрастным выражением на загорелом лице. Свет со сцены отражался от печатки на его пальце, играл на патрицианском лице, золотил длинные волосы, заплетенные в косичку.
Публика не сводила с него глаз. Вот он пошевелился — впервые с того момента, как поднялся занавес, — небрежно открыл плоскую металлическую коробочку, достал оттуда мятную лепешку и положил ее в рот.
Дамы наблюдали, как он сосал лепешку, и краснели, обмахиваясь веерами.
«Господи, какая скука! — думал он, бросая равнодушные взгляды на сцену, где роль Церлины исполняла его любовница. — Как безумно скучно!»
Вокруг него в королевской ложе сидели привилегированные члены его свиты, молодые повесы, разодетые в пух и прах. У них были такие же скучающие лица, как и у их господина, они так же, как и он, равнодушно смотрели на сцену, но в отличие от него все они были вооружены.
— Ваше высочество, — раздался шепот справа.
Не отрывая тяжелого скучающего взгляда от своей любовницы на сцене, кронпринц Рафаэль Джанкарло Этторе ди Фиори поднял украшенную перстнями руку, отстраняя от себя предложенную ему фляжку. У него не было желания пить, так как в этот момент его одолевали тяжелые мысли.
Едва ли Дантов ад с его огнем и серой мог сравниться с этим адом, называемым королевством, где ему не позволялось даже свободно дышать.
Быть сыном великого человека очень нелегко, однако Рэйфу до сих пор как-то удавалось ладить с отцом, который был не только велик, но и, судя по всему, бессмертен. Разумеется, он не желал смерти родному отцу, но в свете того факта, что завтра ему стукнет тридцать лет, было бы глупо не задуматься о своей дальнейшей судьбе.
Время летит, а он все еще никто. И с тех пор как ему исполнилось восемнадцать лет, ничего в его жизни не изменилось. У него были те же друзья, те же развлечения, он так же купался в роскоши, как и десять, и двадцать лет назад.
Он задыхался в той тюрьме, называемой королевством, потому что был игрушкой в руках короля, и не более того. Он не мог сделать и шагу без разрешения этого проклятого сената, который все его действия выносил на голосование, а потом выдавал свое решение. А еще отец, двор и газетчики! Рафаэль иногда думал, что он скорее заключенный, чем принц, и до сих пор еще ребенок, которому не позволяют стать мужчиной. Как же он устал от этого!
Он просил отца, чтобы тот разрешил ему заняться делом соответствующим его способностям и образованию. Но старый тиран не желал делиться с ним ни каплей королевской власти.
Жизнь его потеряла смысл. С таким же успехом он мог проспать все эти годы в стеклянном гробу и проснуться, когда придет его время стать королем.
Наконец опера закончилась. Кронпринц с приятелями покинул ложу, когда публика еще аплодировала.
Глядя прямо перед собой, он шел по выложенному мрамором фойе, делая вид, что не замечает собравшихся там людей, посылающих ему подобострастные улыбки и готовых бесцеремонно наброситься на него, как это сделала тучная вульгарная матрона, преградившая ему дорогу.
— Ваше высочество, — выпалила она, приседая в таком низком реверансе, что едва не ткнулась носом в пол, — какое счастье видеть вас сегодня вечером! Для меня, моего мужа и моих трех очаровательных девочек будет большой честью, если вы придете к нам на вечеринку…
— Весьма сожалею, мадам, спасибо и всего хорошего, — торопливо ответил он, не замедляя шага. «Господи, спаси меня от подобной тещи!» Одному из назойливых газетчиков удалось пробиться к нему сквозь толпу, собравшуюся в фойе.
— Ваше высочество, правда ли, что вы выиграли пари на пятьдесят тысяч лир на прошлой неделе, и правда ли, что во время гонок у вашего фаэтона сломалась ось?
— Убери его от меня, — приказал он своему близкому Другу Адриано ди Тадзио.
То один, то другой лорд возникали на его пути и с почтительными поклонами говорили:
— Ваше высочество, как прекрасно пела мисс Синклер! Прошу прощения, но кое-кто из моих друзей горит желанием познакомиться с вами…
В ответ он бурчал что-то себе под нос и проходил мимо, не останавливаясь. Наконец они оказались за кулисами театра.
Гордой походкой, с высоко поднятой головой и неприступным видом Рэйф вошел в гримерную и здесь вздохнул свободно. В комнате было несколько полуодетых женщин, от вида которых поднималось настроение любого мужчины, даже самого пресыщенного. Женщины. Тепло и приятный аромат, исходивший от их тел, помогли ему снять напряжение. С холодной полуулыбкой он внимательно оглядывал их, еще не решив, на ком остановить свой выбор.
— Смотрите! Он пришел!
Освещенная свечами гримерная наполнилась восторженным женским визгом. Они окружили его и начали теребить.
Что-то щебеча и перебивая друг друга, они усадили его в кресло; две актрисы взобрались к нему на колени, хихикая и щекоча ему грудь; другие повисли у него на шее и покрывали его лицо поцелуями.
— Ах! — выдохнул он, впервые за весь вечер улыбаясь, закрыв глаза и лениво развалясь в кресле. Он получал удовольствие от вцепившихся в него рук, от прижавшихся к нему не стесненных корсетами грудей, от щекочущих его лицо локонов. — Я люблю театр.
Он слушал их хихиканье, чувствовал, как их пальчики шарят по его карманам в поисках какой-нибудь безделушки. Он сам испортил их, регулярно преподнося им в подарок ювелирные украшения.
Мягкие губы впивались в его рот. Вскоре он начал возвращать поцелуи, чувствуя, как возрождается к жизни. Лапая женские тела, где ему вздумается, он перепробовал поцелуи каждой из них, но тут пришла Хлоя, и веселье закончилось.
Рэйф наблюдал, как английская дива с самоуверенным видом шла к нему в облегающем серебристом платье.
У его последней игрушки было безупречное тело и сияющая улыбка. Они были любовниками вот уже четыре месяца — рекордный срок для Рэйфа. Теперь он думал, как сказать ей поделикатнее, что она больше не вызывает у него никаких эмоций. Он очень надеялся, что она сама догадается об этом.
Хлоя пришла в ярость, увидев, что сестры по ремеслу облепили ее титулованного покровителя. Сняв с плеч боа, она бесцеремонно растолкала актрис и накинула его на шею Рэйфа, сердито глядя на него, но не осмеливаясь высказаться вслух.
— О, как оно прекрасно на нем смотрится! — воскликнула одна из девушек, завязывая ему боа наподобие шарфа.
— Ему все идет, — вздохнула другая.
Он посмотрел на нее с интересом и вдруг подумал: а он сам был когда-нибудь таким же молодым и впечатлительным?
— Посмотри-ка сюда, принц Рэйф! — позвала его полная брюнетка. И когда он повернулся к ней, она смело задрала подол платья, обнажив округлую ягодицу.
На нежной коже красовалась татуировка в виде буквы «Р». Принц осторожно провел по ней пальцем:
— Какая прелесть, моя кошечка! Повтори мне еще раз свое имя.
— Убирайтесь отсюда, маленькие бродяжки, или я позову управляющего, и он немедленно уволит вас! — в гневе вскричала Хлоя.
Рэйф усмехнулся, наблюдая за действиями своей взбешенной любовницы, но промолчал, когда девушки с поникшим видом стали расходиться. Его друзья останавливали их и заманивали в свои сети.