– Питер Лондонский, – констатировал епископ голосом, полным глубокого удовлетворения, и, войдя в комнату, закрыл за собой дверь. – Чрезвычайно приятно видеть тебя. – Тон его был прямо-таки елейный, льстивый.
– Вот как? – Священник потянулся за своими ботинками.
– Отец Питер нездоров, – объявила Ева, отступив назад и раскинув руки, стала перед кроватью в позе, которая не могла бы остановить и легкий ветерок. – У него лихорадка.
– А выглядит вполне здоровым, – наконец взглянув на нее, возразил епископ. – Ну да все равно, мне нужны только бумаги. – Он замолчал и одарил ее улыбкой, которую Ева не могла назвать иначе, как зловещей, но он, конечно, не имел в виду ничего плохого. – Документы, зарисовки, а еще, возможно, немного понимания ситуации: в эти суровые дни знание может быть весьма и весьма опасно.
– Q’est-ce que c’est[6], документ? – Она сделала вид, что запнулась на английском слове.
– Так, мелочь, – заверил ее епископ успокаивающим тоном и снова снисходительно улыбнулся. О-о, ему нравились тупые женщины, с ними куда проще. – Пустяки. Записи, которые, к сожалению, сделал достопочтенный викарий, оказавшись свидетелем кое-каких незначительных происшествий.
– Ecrire? Il-y-a une…[7] – со смущенной улыбкой, покраснев, написала она в воздухе воображаемым пером. – Пожар. Все любимые бумаги несчастного святого отца, маленькие листочки, пропали в огне.
От доброжелательной улыбки епископа не осталось и следа, и он, потянувшись, схватил ее за локоть.
– Отпусти девушку, Омари. – Отец Питер встал с кровати, не сводя глаз с толстомордого епископа. – Она всего лишь бедная служанка.
Епископ отпустил ее руку, а отец Питер, с ботинками в руке, снова сел на край кровати и, не глядя на нее, сказал, как говорят служанке:
– Идите, милая.
Она двинулась к двери вдоль стены комнаты, еле переставляя ноги и выдавая свою медлительность за страх.
– Англия не полезна для твоего здоровья, Питер.
– Мне это говорили, – спокойно согласился священник, надевая ботинок.
– Тебе следует уехать. Говорю это как друг. Слишком многие интересуются тобой. Король не на твоей стороне, поскольку чрезвычайно недоволен этой хартией вольностей, которую передают из уст в уста. Ваша с архиепископом Лангтоном идея поддерживать намерения повстанцев не из лучших.
– Однако бороться – намерение хорошее, – сухо возразил отец Питер, грустно улыбнувшись.
– Тебя пригласили в Англию не ради хартии и не на переговоры. Ты должен это понимать.
– Я очень хорошо знаю, зачем меня пригласили, а еще лучше – что мне делать.
– Тогда все намного проще, Питер. Просто отдай мне бумаги, и я скажу, что, когда я приехал, тебя уже не было. Ты можешь снова скрываться, как делал это последние десять лет. Плыви во Францию: молись в Мон-Сен-Мишель; преподавай в Париже – на Малом мосту всегда найдется вакантное место для человека твоего масштаба.
Оторвавшись от шнурования ботинка, отец Питер спокойно посмотрел вверх.
– Я здесь по делу личного характера, Омари. А если, находясь в Англии, захочу еще и встретиться с моим старым другом архиепископом Лангтоном, то, будь уверен, это никоим образом не означает, что я намерен служить повстанцам. Впрочем, и королю тоже, – добавил викарий, снова наклоняясь к ботинку.
Демонстрируемая епископом притворная доброжелательность начала улетучиваться. Его лицо покраснело, и он, словно вытирая потные ладони, провел руками вниз по своему длинному одеянию.
– Отдай мне бумаги, Питер.
О-о, в его тоне появилась скрытая угроза: так говорят, когда хотят получить что-то такое, что иметь не положено. Ева постаралась слиться со стеной, сделаться невидимой.
– Уже много лет король Иоанн держит острые стрелы нацеленными в твою голову, – жестким ледяным голосом заговорил епископ. – Он знает, что ты в Англии, если найдет тебя, это будет губительно для королевства.
Отец Питер наклонился вперед, упершись локтями в колени. Его усталое умное лицо оставалось в этот момент спокойным, и глядя на него, Ева убедилась, что была права, приехав за ним, пусть он и ворчит. Хоть это и опасно, она должна вывезти священника – это ее долг: отец Питер спас ей жизнь, и теперь она спасет его.
– Значит, ты об этом беспокоишься, Омари? О благополучии королевства?
– Конечно.
– Сколько? – усмехнулся отец Питер, после того как некоторое время пристально всматривался в епископа.
Тот вздрогнул.
– За сколько монет продался? Интересно, кто дороже: ты или боевой конь. И кому теперь ты служишь: повстанцам или кому-то еще?… – Помолчав, отец Питер добавил: – Впрочем, это не имеет значения. Твоя служба терпит крах. Я бы не дал тебе и сорной травинки, не говоря уже о том, что может быть самым мощным козырем в королевских переговорах: как знать – может, ты опять продашься…