— И всё равно я считаю, что ты тоже виновата. Потому что нихрена мне не говоришь. Всё время противишься. За последнюю неделю меня строили сильнее, чем за всю мою жизнь. Я тебе не нравлюсь, я тебе противен, ты меня не хочешь. И ещё тысяча подобных комплиментов в твоем исполнении. Так и самооценку растерять недолго, дорогая.
— Ты сам в этом виноват. Ты вёл себя как последний урод!
— Возможно, — отвечает, прижимаясь ко мне лбом и еле слышно касается губами моих. — Но сейчас я не хочу так…
— А как ты хочешь? — спрашиваю шёпотом, ощущая эти провокационные поцелуи. Низ живота так ужасно тянет, что хочется на стенку лезть. Да ещё и платье задралось так, что видны бедра и даже трусики. А он водит ладонями по моей заднице.
— Ты знаешь, как…Чувствуешь, — отвечает он, чуть вдавливая меня в себя. Чувствую всё его желание у себя между ног. Чувствую даже большее. — С тобой буквально крышу срывает. Не могу иначе реагировать. Когда стояли в тёмном коридоре, думал не выдержу…А потом…Когда ты лезла ко мне пьяная. Это был полный пиздец.
— Я не лезла.
— Лезла…У меня есть камеры…Посмотрим вместе?
— Козёл.
— Ага…
— Сними с меня платье, Глеб, — прошу его, тяжело дыша на всю его комнату, а он смотрит так… Невозможно. Как голодный зверь, который видит перед собой раненую жертву, будто чует запах крови. Это отрезвляет и пугает, выводя из манящего дурмана за секунды.
— Я сниму. Только потом не проси остановиться, — говорит он, перемещая руки на молнию. И тут я уже начинаю бояться. В секунду собачка сползает вниз, а ткань слетает с моего тела. Грудь тут же остаётся обнаженной, а он кажется уже не может сдерживаться, потому что буквально сразу впивается в неё с поцелуями. — Пиздец… — всё что произносит его рот, прежде чем начать погружать их внутрь по очереди. Я ещё никогда не позволяла никому себя целовать и касаться. Никогда. Оказывается, это такой кайф. Или это только с ним вот так? Я просто с ума схожу. А Глеб кажется сходит с ума от моей груди. Ласкает меня, прикусывает, а я запускаю непослушные пальцы под его футболку, чтоб стянуть её с его шикарного тела. Не могу прекратить это безумие. Хочу ещё. И хрен меня что остановит. — Когда узнал, что ты — девственница, просто охуел… — шепчет он, целуя меня, а я еле дышу.
— Как понял?
— По твоему испугу утром. По реакции на кровь на простыне. Прости что не сказал…Просто подумал…Да к чёрту, — он сбрасывает меня с себя на мягкую кровать и наваливается сверху. Рассматривает мои глаза. И когда он вот так близко, я ощущаю его под своей кожей. — Ты точно ведьма…Именно такая, как пишут книжки… — говорит он, касаясь меня между ног рукой через хлопковую ткань. Я тут же сжимаю бедра сильнее. Точнее, пытаюсь, но не могу, так как он сверху. — Не своди их, не надо…Расслабься.
— Страшно…
— Почему? Я такой страшный?
— Ты…Ты красивый, — наконец признаюсь ему, хоть и вся краснею. — Но я всё равно боюсь.
— Не хочешь? — Хооочешь. — отвечает тут же за меня, надавливая сильнее. У меня перед глазами всё плывёт, когда я ощущаю, как влажные трусики впиваются в кожу.
— Хочу, — соглашаюсь с ним, но не могу поддаться. Пока не могу.
— Я могу и силой взять.
— Я знаю.
— Но не стану.
— Не станешь?
— Нет.
— Ладно, — выдыхаю. Голос дрожит. На изломе. Ужасно-ужасно страшно. Сердце разлетается на тысячи частей.
Он берет мою руку и кладёт на свои джинсы. Я всё ощущаю. Всё, что ему приходится терпеть.
— Буду твоим первым. Всё равно буду. Не сейчас, так позже.
— Угу, — киваю и держу его за плечи одной рукой, а вторая всё ещё лежит там. Почти голая под ним, почти сломанная. Потому что если бы он чуть надавил, я бы уже плакала. Чуть поглаживаю его по джинсовой ткани, а он закрывает глаза и злится. Злится так, что сейчас взорвется.
А затем я вздрагиваю, потому что он сам расстегивает ширинку и пуговицу, а следом стаскивает с себя всё вместе с боксерами. И я вижу его…Огромный внушительный член своими глазами. Господи… Зачем я туда только посмотрела? Видимо, презики такие большие не от самомнения…
— Дай руку.
— Нет.
Не знаю, что вдруг срабатывает. Хочу, но так страшно, что сейчас из окна второго этажа выпрыгну. Я так боюсь кому-то принадлежать…Боюсь быть с кем-то. А с Глебом, тем более.
Он стискивает меня собой и прибивает мои руки к кровати, удерживая за запястья над головой, а потом снова целует в губы, царапая своей щетиной уже и без того измученное лицо, пока его плоть касается моего живота.