Господи, так хочется его поцеловать. Так сильно, что хочется кричать!!!
Кое-как отвлекаюсь от его лица. Сдвигаю ткань футболки в сторону, касаясь пальцами его кожи. В месте ранения она горит ещё сильнее.
— Ужасно… Глеб, придется снять… И нужно выпить антибиотик.
— Да я уже понял, — отвечает он, когда я встаю и ухожу за перекисью, бинтом и таблеткой. Он морщится, стаскивая футболку через ворот, и естественно, возвращаясь, я не могу оторвать глаз уже от его тела.
Особенно, учитывая свои взбунтовавшиеся гормоны.
Ненавижу, блин!
Сейчас ведь совсем не до этого.
Не нужно пялиться на его торс. На его литые кубики и косые мышцы живота, выразительный V-образный треугольник, а ещё поросль тёмных волос, ведущих к резинке его трусов, выглядывающих из-под спущенных джинсов. Господи! Это бесчеловечно!
Он ранен! Ранен!
А ты сейчас вообще в роли медсестры…
Господи, это ещё хуже! Пиздец же как заводит!
Как же хочется провести ногтями по его загорелой коже…Въесться ими в плечи, сомкнуть пятки за его поясницей, ощутить его давление в паху, размножиться под ним на миллиарды частичек, а затем проникнуть в его душу каждой из них…
Овладеть, соединиться, стать большим…
Помоги мне, дай силы вынести это!
Сажусь к нему ближе и всё работает как по щелчку пальца. Забвение. Мне становится дурно от вида его раны.
— Целились, чтобы задеть или…? — спрашиваю, промакивая бинт.
— Не знаю. Увернулся. Был бы профи, завалил бы, наверное, — предполагает он, изъясняясь так просто, будто мы говорим об обыденных вещах. Как за кофе в магазин сходить… — Либо лох, либо спецом так вышло.
— Сейчас будет больно… — предупреждаю, испытывая при этом чувство вины перед ним.
— Да брось, ведьма… — говорит он, улыбаясь, но стоит мне коснуться, по глазам вижу, это реально больно. И вместе с тем, он помалкивает. Но я в нём и не сомневалась.
— Ты на каких-то веществах, верно? Твои зрачки… — спрашиваю с волнением на устах.
— Обычный обезбол… — ухмыляется, будто реально считает меня дурой.
Так я тебе и поверила, Глеб.
Смотрю на него с укором, но не спорю.
— Ладно, не совсем обычный… Чуть опиоидный… — улыбается, прошипев, когда я прикалываю марлевую повязку и начинаю бинтовать. — А ты не нежничаешь, да, родная?
Смотрю ему в глаза. Смотрю и злюсь.
«Родная»…
К чему всё это поведение? Эти провокационные фразы…
Скользящие, пьянящие, обнажающие взгляды, способные вытрясти из тебя всю душу…
Если он прозрел, то поздно. Я вдоволь настрадалась и не желаю повторения.
— Прекращай свои выходки. Что ты там хотел?
— Увезти тебя, ведьма. За тридевять земель. Подальше от себя и своих проблем, как ты и хотела… И если уж ребёнок от Паши, то могу привезти и его туда же. Дом вам подарю, будете жить счастливо, — добавляет он следом.
— Издеваешься, да?
— Естественно. А ты как думала? Что я отдам тебя и своего ребенка какому-то додику? Ты вообще нормальная?!
— Нет, ненормальная. Видимо, поэтому всё ещё говорю с тобой! — дёргаюсь, мечтая закончить весь этот фарс. Заканчиваю бинтовать, завязываю узелок и отворачиваюсь.
— Кать… Давай. Времени мало. Ехать далеко. А придется… И спасибо.
— Нет, не придется. Никуда я не поеду. Мы не вместе, а значит со мной ничего не случится. Всё. Закрыли тему. Теперь убирайся! — твержу ему, даже не глядя на него. Он всё ещё сидит позади, пока я пытаюсь убрать оставшийся бинт в упаковку, но руки дрожат так, что ни черта не выходит.
Чувствую его дыхание позади, а затем, в одну секунду и металл вокруг своей шеи. Не успеваю понять, как на мне смыкается та самая цепочка.
— Обронила у меня дома, — твердит он шёпотом, а я хмурюсь, ощущаю, что глаза начинают слезиться.
— Я не обронила, а вернула. Потому что…Потому что…Это сердце явно уже не принадлежит мне. Подари его Беате! Так будет проще всем! — выкрикиваю, чуть ли не срываясь на жалобный хрип.
— Кать… — его руки ложатся мне на плечи. — Я всё понимаю. Облажался. И мы ещё сто раз об этом поговорим, но сейчас. Позволь отвезти тебя в безопасное место, пока у нас есть время. Пойми, что ты должна временно исчезнуть. Иначе я постоянно буду отвлекаться на твою безопасность и просто проиграю…
— Проиграешь…О чём ты? Ты не женишься?! — спрашиваю, развернувшись. Смотрю ему в глаза, а повсюду боль курсирует. Не могу понять, где она сильнее. Всё время перемещается и от этого кажется невыносимей. — Скажи, что не женишься…