— Прекрасная идея, — пробормотала Вайолетт, понимая, что именно этого от нее и ждут. Он отхлебнул чаю и продолжал:
— Но, возможно, искать здесь вообще не стоит, а следует сразу отправиться во Францию. Из-за этой войны в портах происходит такое столпотворение и неразбериха, так как припасы и оружие шлют войскам в Турцию и на Черное море, что с отправкой мебели в Луизиану могут возникнуть проблемы. Все говорят, ситуация может измениться лишь к худшему.
Вайолетт знала, что муж ее получал удовольствие, находясь в Европе именно тогда, когда в Крыму назревала война.
Он проявлял живейший интерес к тому, как правители Великобритании, Франции, Австрии и Пруссии объединялись против императора России Николая I, силившегося установить контроль над Турцией, страной, беспокоившей всю Европу. Каждое утро Гилберт отправлялся за газетами, в которых читал последние телеграфные сообщения о военных действиях. Совсем недавно стало известно о высадке в черноморском порту Варна английских и французских войск, посланных на защиту Константинополя от нападения русских.
— Ты думаешь, война действительно будет? — спросила она.
— Похоже на то, что англичане уже прониклись духом войны. Скорее всего Абердин и его кабинет должны будут отдать приказ о выступлении на Крым еще до начала лета, хотя бы для, того, чтобы удовлетворить праведный народный гнев.
— То есть напасть на порт русских Севастополь?
— Именно. — Гилберт был немногословен. Его раздражало то, что она порой проявляла слишком большую осведомленность в вопросах, которые он считал достойными лишь мужского ума. Вайолетт знала об этом, но все же продолжала:
— Но если Франция и Англия союзники, разве у нас не будет тех же проблем с отправкой мебели из Франции?
— Наполеон III настроен не столь решительно относительно подавления русского влияния в Турции, поэтому приготовления французов к войне не столь интенсивны. Если мы здесь не засидимся, сложности возникнуть не должны.
Вайолетт покачала головой.
— Мне нечего возразить. И все же мы так много собирались посмотреть здесь — Бат, Брайтон, Озерный край, не говоря уж про Уэльс и Шотландию.
— Но мы можем вернуться в конце года, например, когда военные действия будут приостановлены и войска отправятся на зимние квартиры. Что касается Бата, то туда мы вполне можем заглянуть. Я уверен в том, что целебные воды абсолютно необходимы тебе для благополучного зачатия.
— Да, конечно, — с трудом отозвалась Вайолетт.
— А что же твое утро, дорогая? — спросил Гилберт. — Нашла ли ты ткань для полотенец?
Вайолетт рассказала ему о своей покупке, о том, как чуть не попала под лошадь и как укрылась от дождя в парке. О мужчине, который спас ее, она не упомянула. Гилберт был человеком тонко чувствующим и порой понимал больше, чем говорилось. И еще он был способен на неуемную ревность. Поэтому она предпочла опустить некоторые подробности.
Вайолетт вдруг поймала себя на том, с каким вниманием она разглядывает стоявшего перед ней мужа. Они были женаты уже семь лет, но она его почти не знала. Он был довольно скрытным человеком, не подпускавшим к себе никого. Она догадывалась, что проблема отчасти заключалась в разнице их возрастов — Гилберт был почти на двадцать лет старше ее. Иногда ей казалось, что он видит в ней ребенка, которого нужно наставлять и ограждать от постороннего влияния.
Гилберт Фоссиер был человеком богатым, владельцем сахарных и хлопковых плантаций, складов и пароходов, а также большого участка земли во Французском квартале Нового Орлеана. Первый раз он женился совсем молодым, но жена его умерла от желтой лихорадки. Тогда он направил всю энергию на укрепление своего благосостояния. Он увидел Вайолетт случайно на балу в Опере. Это был ее первый выход в свет. В тот же вечер он попросил у ее отца разрешения на их брак.
Вайолетт не противилась этому браку. Ей было всего семнадцать, но легкомысленной ее назвать было нельзя. Она нашла, что Гилберт, с его внушительной фигурой и черными с проседью волосами, человек достойный. Ей льстило, что выбор столь состоятельного и влиятельного человека пал на нее, ценить подобные вещи ее приучили с детства. Он показался ей мудрым и добром, уверенным в себе и сдержанным, не идущим ни в какое сравнение с ее неуклюжими, по-юношески горячими сверстниками. В день помолвки он подарил ей браслет, и она приняла его с покорной готовностью и даже с некоторым удовлетворением.
Но потом настала брачная ночь, и тогда она поняла, что Гилберт вовсе не так сдержан, что от одного ее вида в ночной сорочке его бросает в дрожь. Его желание было столь велико, а боязнь оказаться не в состоянии удовлетворить его столь сильна, что он просто повалил новобрачную на постель и овладел ею быстро и болезненно.
Со временем их брачные отношения должны были сделаться более приятными, по крайней мере, так говорила ее мать. Но ничего подобного не случилось. В те несколько раз, когда ей казалось, что в ней пробуждается некое ответное на страсть мужа чувство, он настолько терял голову, что все заканчивалось, едва успев начаться. Вайолетт считала, что муж ее все понимает и сожалеет о таком положении вещей, но, очевидно, ничего не может с собой поделать. В результате она вообще перестала чувствовать что бы то ни было. Она терпела короткие минуты их близости и с облегчением вздыхала, когда наконец оставалась одна в своей спальне.
Тем не менее она была уверена в том, что Гилберт ее любит. Его чувства были столь сильны и безраздельны, что он мог часами неистовствовать, если она улыбалась какому-нибудь мужчине, с которым ее знакомили, или же ползать перед ней на коленях, требуя заверений в любви, если кто-то бросил на нее взгляд хотя бы дважды.
Будучи человеком добрым и великодушным, он в то же время любил показать свою власть. Он обладал трезвым умом, но не терпел соперников. Гилберт был уверен в себе, однако, когда кто-то осмеливался ему возражать, становился просто упрям. За последние годы он сильно располнел, волосы его еще больше поседели и поредели на макушке, а запавшие светло-коричневые с зелеными крапинками глаза приобрели циничное выражение.
Сейчас он смотрел на Вайолетт с плохо скрываемым интересом, граничившим с подозрением. Она почувствовала, как сильно забилось ее сердце, и, чтобы скрыть волнение, уставилась в свою чашку.
Но она не правильно истолковала его взгляд. Он забрал у нее чашку с блюдцем, поставил их на каминную полку, потом взял ее за руку и поднял со стула.
— В этом халатике, да еще и днем, ты выглядишь весьма интригующе, дорогая. Сначала я испугался, не заболела ли ты, и рад, что это не так.
Вайолетт удивленно следила за его рукой, потянувшейся к вырезу ее халата.
— Но, Гилберт, — торопливо проговорила она, — Термина может сюда зайти в любую минуту.
— Без разрешения она не войдет.
— Ей может показаться странным, что дверь заперта.
— И что с того? К тому же она прекрасно знает, что одна из целей нашего путешествия — попробовать зачать ребенка.
Возразить Вайолетт было нечего. Термина, женщина страстная, целиком и полностью одобрила бы это. Она считала, что хозяйка ее слишком холодна по натуре, потому и не беременеет. Кроме того, она хотела этого еще и потому, что появление ребенка увеличило бы круг ее обязанностей. Она и так уже была личной горничной хозяйки, но, стань Вайолетт матерью наследника семейства Фоссиер, ее положение в доме еще более укрепилось бы. Надежды Термины за долгие годы ожидания начали потихоньку таять, но тут возникла идея отправиться в Европу. Она была убеждена в том, что воды Бата или Висбадена наверняка будут способствовать тому, о чем она ежевечерне молилась. А если нет, то на крайний случай оставался еще и Лурд. Термина верила в целебные источники, при условии, конечно, что Гилберт будет выполнять свои супружеские обязанности, о чем она без тени улыбки сообщила своей хозяйке.
Вайолетт и сама мечтала о ребенке. У нее бы появился кто-то, кого она могла бы любить, крохотное беззащитное существо, которое безо всяких условии любило бы ее в ответ. Забота о ребенке заполнила бы пустоту ее жизни и, возможно, дала бы ей повод избегать вечерних посещений Гилберта.