Отряд сомкнулся неровной тесной шеренгой, залег за деревьями. Впереди — широкие полосы пышной картофельной ботвы, а дальше — метрах в двухстах — окаймленное огородами небольшое село. Единственная, просторная улица наводнена перекликающейся и гогочущей солдатней. Пестрое мельтешенье: френчи, шинели, нательные рубахи.
В самом разгаре ловля поросят и прочей живности. Визг поросят, крики кур, блеянье овец тонули в торжествующем хохоте и гомоне немцев.
Шеврук и Клинцов не отрывали глаз от биноклей. Не сразу различили за широченной каймой огородов неровный пунктир яблоневых саженцев. А пониже — совсем уже мелкий, но ровный пунктир одинаковых, чернеющих среди зелени колышков. Это для походных палаток.
Следовательно, гитлеровцы более многочисленны, чем представлялось, когда прикидывали на глазок. Окажись тут лишь одна рота — целиком разместилась бы в избах.
Легко прострочить из пулеметов занятую врагом улицу. Но, во-первых, на улице могут оказаться и советские люди. Например, женщины, которым приказано готовить овощи для походных кухонь. А во-вторых, уничтожение двух-трех десятков гитлеровцев — для отряда успех не так и велик. Ведь вражеское оружие не захватить! Очевидную беспечность немцев надо использовать полнее.
Шеврук повернулся к командирам взводов. Они, как более опытные стрелки, сами прилаживали пулеметы.
— Отставить! — приказал Шеврук. — Алексаев с полувзводом останешься наблюдать. Остальным — назад, к просеке.
Отряд отошел в глубь леса. Вероятно, многие бойцы негодовали на командира и комиссара. Упустить такой случай! Но те будто ничего не замечали.
Время шло, сменялись караулы вокруг стоянки, необычно близкой к селу, битком набитому немцами. Разведчики-связные сновали туда и сюда. Невыносимо томительным становилось ожидание. Слышалось громкое перешептыванье:
— Отцы-то наши, а?.. Чего мешкают?
В эту секунду очередной связной звонко доложил:
— Убирают… Колышки палатные!
— Строиться! — скомандовал Шеврук.
Теплым, солнечным выдалось начало сентября сорок первого.
В реке, вблизи которой ночью проходил отряд, купались немецкие маршевики. Двое часовых прохаживались между песчаных проплешин затравеневшей, обрывистой кромки берега. На проплешинах — поверх сложенных рядком френчей и бриджей — лежали вороненые шмайсеры и пистолеты.
…Тем временем от ельника, чернеющего метрах в трехстах от речки, ползли, извиваясь между замшелых кочек, наши бойцы. Просоленные, взмокшие гимнастерки все же сохранили зеленый цвет, хоть и поблекший… Задача — захватить оружие купающихся.
Впереди с автоматами ППД и гранатами — Шеврук и Клинцов. Едкий пот заливает глаза. Сентябрьский поздний зной. Между кочек с розовеющей клюквой — жесткая трава. Шуршит и режет пальцы. Но добрая сотня метров уже позади.
За спиной, на опушке, — снайперы. Сегодня намечено снова применить бесшумные винтовки. Снайперам предстоит уничтожить сторожевых автоматчиков. А в какой момент?.. Приказ предусматривает: если часовые заметят подкрадывающихся — то немедленно. В благоприятном же случае — расстрелять сторожевых, когда командир и комиссар достигнут поймы с ее густой, но невысокой травой, где никак уже не укроешься…
Сколько еще ползти?.. Приподняться, чтобы поглядеть, — нельзя. Заметят. А так видны только головы часовых. Вжимайся в мох и ползи! Дыхание соседа кажется чересчур шумным. А сердца стучат беспокойно и часто. Нельзя спускать глаз с часовых, хотя слепит едкий пот. Снайперы-то не подведут. Но если вот сейчас обнаружат, то опоздаешь к оружию — автоматам целого взвода!.. Вжимайся в мох и ползи!.. Глаза слепит. И все труднее дышать. Вжимайся!.. Ползи!..
…А глаза сторожевых гитлеровцев тоже слезятся — река переливчато сверкает под солнцем. И брызги, как искры.
Шеврук оборачивается назад — к Алексаеву:
— Пусти приказ по цепи. Напрячь последние силы! Быстрее!..
Клинцов улавливает: один из сторожевых уставился как раз сюда, на них… И всматривается, заслонив глаза ладонью от яркого солнца.
— Фриц насторожился, — шепчет Клинцов командиру.
— Еще трошки!.. Наши снайперы начеку! — отвечает командир.
Только десять секунд пролетело с момента, когда сторожевой ефрейтор заприметил какое-то шевеление метрах в двухстах от берега. Тогда старший чином напарник отмахнулся… Может, и вправду померещилось? Ефрейтор опять напрягает зрение. Чертовы кочки! Надо попросить у фельдфебеля бинокль… О, действительно!.. Что-то движется.
Ефрейтор уже непочтительно толкает старшего по чину. Тот, окинув младшего напарника пренебрежительным взглядом, все же смотрит в направлении протянутой, подрагивающей руки.