И поначалу никто бы, вероятно, не сумел объяснить, отчего вдруг полегчали тяжелые «сидоры» за плечами, в которых кроме сухарей да консервов — еще и немалый груз патронных ящиков. Отчего в слезящиеся от недосыпания глаза внезапно хлынула задумчивая прелесть предосеннего леса?.. Родного леса с нагло врезающимися в его красоту стрелами, испещренными остроконечной готикой… Ничего особенного не произошло. Но понятно: теперь фашистам покоя не будет.
Отряд увидел, что комиссар Клинцов умеет не только с умным расчетом отмочить шуточку, встряхнуть и взбодрить этим приунывшего. Не только! Может, оказывается, б какие-то секунды целиком отдаться радости своей слитности с новыми, еще не знакомыми товарищами, которые, как и он сам, на все готовы: на мучения и гибель. И одновременно способен к мгновенной оценке положения… Эта оценка, та самая свежесть и непосредственность восприятия, которая далее, с годами, все более вытесняется трезвой всеохватывающей сдержанностью.
Да, комиссар знал силу слова. Но чутье подсказывало ему, что бывает иногда нужнее — без слов и доверчиво — распахнуть перед бойцами свое жизнелюбивое и щедрое сердце. Самые правильные и безупречно отчеканенные формулировки не столь живо согрели бы и расшевелили измученных до предела бойцов, как этот мгновенно возникший духовный контакт.
Те, кому довелось уцелеть и в этом рейде, и во всей почти четырехлетней войне, вспоминали потом, собравшись, что многим рядовым сначала передалось это непосредственное восприятие ситуации двадцатитрехлетним их комиссаром; а в следующие минуты сменилось ощущением, что и сами сумели бы воспарить зажигательной речугой, потребуйся таковая, да и найдись для нее время.
Мы здесь, мы на ваших путях, господа фашисты! Лезьте из кожи, мастерите да расставляйте всяческие подспорья да подпорки, чтобы не сбиться, чтобы в точности блюсти предписания. Вот они ваши указатели — все впереверт и навыворот… То ли еще будет — раз уж мы здесь! И наши тропы и дороги — везде. Наперекор вашим устремлениям. Через болота и реки, сквозь ливни и ваш заградительный огонь — мы пройдем всюду!..
Еще километра три прошагал отряд в глубь чащи до желанного привала — недолгого отдыха на лесной поляне. В первой смене караульных были командир и комиссар.
Разумеется, им не положено взваливать на себя обязанности караульных. Однако в особых условиях рейда по вражеским тылам, требующего постоянного напряжения физических и духовных сил, приходилось искать новые способы воинского воспитания, больше полагаться на личный пример. Не положено командиру и комиссару ходить в разведку, но они отправились. Опять-таки с воспитательной целью. Вернулись с четырьмя застигнутыми врасплох «языками» и пятью трофейными шмайсерами.
Боевые будни начались!
— Давай продлим отдых, — предложил Клинцов. — Скажу дежурному, что откладываем подъем. Говори: на сколько?
— Да, нехай по-твоему… На полчаса! Дольше нельзя ждать Ковезу.
Клинцов, отдав распоряжение дежурному, снова побывал у постового Корытова, который сменялся.
— Теперь в стороне шоссе темь и тишь, — сообщил Клинцов Шевруку, когда вернулся. — С той минуты, когда Корытов кричал нам вслед, больше ни одной ракеты не взлетало.
— Угомонились фрицы, — пробурчал Шеврук. — В казармы Велижа покатили, как думаешь? Или только вид делают, будто сняли засады?
— Скорее, второе. Видать, так мы допекли немцев на этой магистрали, что еще засветло притаились. Ожидают, когда сунемся… А потом постараются догнать.
— Какой, к бису, прок от обманных наших шараханий при отходе, — вздохнул Шеврук. — У фрицев хватает смекалки! Мол, ежели советские диверсанты с утра до вечера колобродят на шоссе, так, наверно, повымотались. А значит, у них и сил, и времени нехватка для отвлекающих маневров.
— И все же каратели должны ошибиться в расчетах.
— А командир обязан предусмотреть худшее.
Клинцов повернулся к Шевруку. Уловил в темноте беспокойный блеск его глаз. Уже было немало случаев убедиться, что командир, при всей его внешней холодности, был человеком увлекающимся и горячим в бою: не всегда соразмерял размах действий с реальными силами отряда… А как человек наблюдательный и самокритичный, наверняка распознал эту свою особенность. Поэтому побаивался излишней горячности у подчиненных. Вероятно, сейчас командира тревожило, что Ковеза, желая выведать побольше, чересчур далеко зашел.