— Леля! Ты слишком осторожничаешь. И, пожалуйста, разреши дойти до моста! Снизу-то, наверно, заприметим еще что-нибудь ценное для разведки.
— Возвращаться от моста будет подозрительно, — раздумывала Леля. — Да и девчата ждут.
— Тогда спустимся к реке, будто попить. Оглядим берег. Надо все разведать как следует.
— Ладно, будь по-твоему, — согласилась Леля.
Когда подруги спустились к реке, они увидели автоматчика, расхаживавшего по широкой заасфальтированной площадке перед мостом. Значит, об охране не забыли. Не обнаружив больше ничего интересного, решили вернуться назад.
— Подниматься до проулка не станем, — сказала Леля. — Пойдем берегом. А будет скользко — ухватимся за жерди изгороди.
— Верно! — подхватила Нина. И неожиданно для себя добавила: — Почему-то кажется мне, застукали бы нас в переулке-то. Хотя никто вроде не следил. Давай поторопимся, девчонки ждут.
С трудом удерживаясь от подступающего кашля, она первой взобралась по скользкому склону до изгороди, за которой был огород. Обернулась, протянула руку Леле. А та?… Странно! Как уцепилась за космы репейника, чтобы не сползти вниз, так и застыла на месте! Дрогнувшим голосом она сказала:
— Нина, не озирайся. Гляди только на меня. Сверху за нами наблюдают.
— Понимаю, — в тон ей ответила Нина. — Может, пронесет. Ухватись за мою руку, поднимайся.
В этот момент сверху раздалось:
— Эй! Девотшки! Сюда!
— Влипли! — Нина глянула наверх на двух немцев в фуражках и распахнутых шинелях, и нашла в себе силы улыбнуться. Но тут же, глухим стоном, у нее вырвалось: — Из-за меня! Всех я подвела!
— Главное, не отступай от нашей легенды… — перебила ее Леля.
Немцы ждали молча.
— Когда карабкаются вверх, то розовеют, — отчетливо прозвучало на правильном русском языке; один из немцев шагнул навстречу Нине, которая поднялась первой: — А чего ты бледная? Словно тебя неделю в бочке отмачивали… Со страху, да?
— Когда вчера впервые на германских офицеров натолкнулись, — Нина старалась говорить как можно спокойнее, — очень испугались. Среди поля нас догнали мотоциклы, а потом легковушка… Сейчас во второй раз — уже не страшно.
— Не страшно, значит? Так, так…
Расстегнутая шинель немца распахнулась и на френче блеснула белесая бляха в виде полумесяца — значок полевой жандармерии. — Я извиняюсь, девочки, но вас придется задержать. Пригласить на собеседование. Следуйте за нами!
Миновав каменный дом с громадными окнами, они вошли в распахнутые ворота. Подруги увидели обширный, заасфальтированный двор с кирпичным флигелем посредине и навесом в глубине.
— Девочки, стоять здесь! Ожидать! — немец, знающий русский язык, скомандовал и ткнул пальцем в угол у каменного крылечка. А сам прошел внутрь дома.
— Нет мне прощенья! — вырвалось у Нины. — Ведь я подговорила спуститься…
— Брось! — тихо перебила Леля. — Что за командир, если подговаривают его. Нет, я тоже хотела побольше разузнать.
— Что теперь с нами сделают?
— Выявится при допросе.
— Вряд ли. Подозрения у них — лишь смутные, расплывчатые. Постараются выманить или выжать какие-то признания. С этой целью притворятся, будто что-то им известно…
Леля на какую-то секунду прижалась к подруге, схватила ее пальцы, сжимала их медленно, но все крепче. — Нинка, глянь искоса на окошко флигеля…
Нина повернулась лишь чуточку, незаметно для того, кто бы мог за ней наблюдать. И всматривалась исподлобья.
— Ничего не видать, Леля. Сплошная темь. И кажется, за стеклом с внутренней стороны — решетка.
— Вот-вот. А в решетку вцепилась рука, и лицо белело. Заключенный вроде бы, и знаки подавал. А сейчас — ничего.
— Может, почудилось от усталости?
— Не думаю. Вероятно, не хватило сил дольше держаться на весу. Ведь окошечко под самой крышей — это выше человеческого роста. Надо полагать — не один там. Взобрался на плечи товарища, выглянул, и догадался.
— Догадался? Неужели кто-то из наших? — Нина вздрогнула.
— Не думаю, — помедлив, ответила Леля.
— Когда захватывают вооруженного противника — такого прямо в гестапо тащат.
— Ждет очереди.
— Как и мы? Ты вот это подумала?
— В чем-то мы по-разному смекаем. А зато согласны в главном: быть готовым ко всему.
— Еще бы! — Нина набрала воздуху, чтобы сказать, что сколь она ни виновата, но сейчас-то командир четверки может на нее положиться. Ничего не выдаст, как бы ни выпытывали, как бы ни мучили. Не договорила — зашлась хриплым, надрывным кашлем.