Минуту спустя колонна тронулась в путь. Ковеза и Нечаев с вьючными лошадьми замыкали колонну. Взвод разведчиков уже успел облазить все перелески впереди: вплоть до полосы захиревших лесопосадок, в трех километрах от Велижа.
Уже близко до облюбованного заросшего оврага. Там удобно затаиться и выждать, когда зарокочут длинные очереди наших «дегтярен».
В полукилометре от Велижа — один из пересыльных пунктов вермахта. Поэтому поближе к городу — оживленное, почти безостановочное движение машин. Мишени для «дегтярей» непременно будут. Длинные очереди послужат сигналом, чтобы отряд пересек шоссе и углубился в лес. Тотчас об этом станет известно командирам карателей. Они снимут засады или поубавят их количество, а броневики будут, вероятно, переброшены обратно — в гарнизон или пересыльный пункт Велижа. Тогда удастся незаметно провести через шоссе вьючных лошадей.
А сейчас вдоль него притаились гитлеровские засады. Правее слышно негромкое, но многоголосое гудение броневиков. Крадучись, осторожно пробираются по проселочной: боятся оторваться от пехоты.
А бойцы отряда особого назначения думают не только об опасности. Кто вспоминает мать, кто — школьных друзей, кто мечтает о будущем. И мечты эти часто приятны. Даже о недельной стоянке в обширном чернолесье, об этом всего лишь за считанные дни обжитом мирке, думается чуть ли не с нежностью. Наверно, смешной… Хотя что тут смешного?
Хорошо было возвращаться к полуночи на стоянку, восстанавливать во взбудораженной памяти, как подбросило миной головной грузовик автоколонны гитлеровцев, как вильнула в сторону следующая машина, но пробитый пулями немецкий шофер не успел довернуть руль, и грузовик, резко накренясь над кюветом, опрокинулся. Хорошо было возвращаться к утру, после успешного ночного рейда, когда сзади, на шоссе, огромными кострами горели вражеские автомашины. А главное, в отряде пока ни одного убитого. Да и раненых немного.
Вялый осенний рассвет. Серое небо, серая изморось.
Между картофельными полями — полоса чахлых, побуревших лесопосадок. Она тянется к пологим пригоркам у самого шоссе, которое пока что пустынно. Эти пригорки рассматривали в бинокли четверо суток назад. Тогда между ними мелькали вымахнувшие со стороны Велижа немецкие бронемашины, а за ними — грузовики с ремонтниками и солдатами-охранниками. Они спешили к месту боя, чтобы скорее заровнять на шоссе воронки от минных взрывов, убрать остовы сожженных автомашин. А сейчас туда ползли разведчики во главе с лейтенантом Алексаевым. Одолели, наверно, метров полтораста. Лесопосадки реденькие, неухоженные. Среди них — стрелковые ячейки. Советские бойцы приготовили их еще в июле, когда обороняли запасные подступы к Велижу. Надо разведать: не заняты ли? Что ни говори, а наблюдательный пункт здесь хороший.
И вот лейтенант Алексаев уже на среднем, самом высоком, пригорке и призывно машет рукой.
— До нас прозябала здесь какая-то сволочь, — Алексаев протянул Шевруку и Клинцову окурки дешевых немецких сигарет. — Еще тепленькие. Курили только что.
Резкий скрип прервал его слова. Тощая лошадь втащила на шоссе телегу с двумя громадными бидонами. Между ними притулилась малоприметная фигурка, укутанная в темный платок.
— Молочные бидоны! Сметанкой бы подзаправиться! — Хомченко потер ладонями с уже просохшей грязью. — С паршивой овцы хоть шерсти…
— Тихо! Всем пригнуться! — перебил Клинцов.
Выехав на утрамбованный гравий, лошадь зарысила с резвостью, неожиданной для ее худобы, Колеса уже не скрипели, а визжали.
Клинцов и Лева перемахнули вязкий гребень окопа. Сбежали вниз — к шоссе, навстречу повозке.
Бабенка крикнула «тпру!», и лошадь остановилась.
— Ой, дядечки!.. Ничегошеньки у меня нет сёдни!.. Даже хлебушка нет!
На Клинцова и Леву глянуло маленькое смуглое личико с большими, поблескивающими глазами и заостренным подбородком. Искривились нежные лепестковые губы:
— Ей-бо, паночки!.. Ничегошеньки!
Не бабенка, а девушка. Нельзя дать и шестнадцати. Голосишко хриплый, простуженный.
— Чего ж ось не смажешь? — спросил Клинцов.
— А гады не дают, — воскликнула девушка и хлопнула себя по губам ладошкой. — Ой, паночки!.. Не подумайте. Не про немцев я… Я насчет управляющего… Жмот управляющий…
— Ты за кого же нас приняла? — улыбнулся Клинцов. — Обозналась, товарищ девочка!..
Он распахнул плащ. На гимнастерке его багряно сверкнул орден Красного Знамени.
Девушка живо соскочила с телеги. В истертой спортивной мальчишечьей фуфайке, худенькая, но крепкая, словно мальчишка, потянулась к ордену: потрогать, погладить…