Последнюю точку в этом коротком бою поставил Хомченко. С отчаянной удалью вспрыгнул он на сиденье третьего тягача. Разрывом своей метко брошенной «эфки» сразил отстреливавшихся гитлеровцев.
И тотчас взялись за дело артиллеристы отряда. Навесным огнем из трех 105-миллиметровых орудий они размолотили гитлеровский пересыльный пункт в полукилометре от Велижа.
Расстреляв все снаряды, облили бензином тягачи, подожгли… Взорвали орудия.
…Недели две спустя, когда установили контакт с только что организовавшимся партизанским отрядом, стало известно: после разрыва первых снарядов офицеры гарнизона высыпали на площадь и всматривались в небо, затянутое пасмурной наволочью. Вахмистры и фельдфебели службы воздушного оповещения панически суетились у своих приборов: страшились нагоняя за то, что не засекли приближение советского бомбардировщика.
В первые минуты никто в гарнизоне Велижа не мог представить себе, что пересыльный пункт громят советские артиллеристы из немецких орудий.
Когда у шоссе внезапно вспыхнула пулеметная и автоматная стрельба, а затем загремели орудия, Ковеза уверенно сказал Нечаеву:
— Наши працюют. А мы послухаем…
— Громче стало! — воскликнул Нечаев. Ему в глубине оврага слышалось, как по стонущим лугам и перелескам стелется беспрерывный тяжкий, давящий гул.
— Зараз бьют залпами! — вставил Ковеза. — Сначала бахали поодиночке.
Грозный гул теперь разливался перекатами.
— Тридцатый залп! Тридцать первый!.. — считали Ковеза и Нечаев. Они подвели лошадей к мочажине в самой глуби. Не развьючили, а только освободили рты от стальных мундштуков. И лошади стали жадно пить, вздрагивая и тревожно всхрапывая.
Сорок четвертый залп оказался последним.
— А наш боевой комплект богаче, — с некоторым разочарованием сказал Ковеза. — Наш-то — шестьдесят снарядов!.. Или они, гады, неполный комплект везли?
Нечаев так и прыснул от смеха при этом упреке.
Они отвели напившихся кобыл от мочажины. Затем Ковеза лег на землю и принялся ползать, ловко извиваясь между беспокойно переступающими конскими ногами.
Нечаев изумленно смотрел на него. Но после того, как разведчик сбросил вниз, к мочажинам, несколько камней, Нечаев стал догадываться.
Ковеза вскочил так стремительно и легко, будто вспорхнул. И пояснил:
— Убачил ты, как спускались лошадки? Не швыдко, осторожно. Воны же знают: склизкая палая листва. Не можуть, однако, знать, як опасно нам, ежели подковой о камень цокнут.
— Думаешь, немцы станут искать нас?
— Ни! То — не нас. Але вздумают, що после боя какие-то наши раненые решат сховаться. Воны ж, немцы-то, не знают, що николы ни бросим раненых! И, може, шукать станут.
— Ясно, — сказал Нечаев. — Разреши, старший сержант, я наверху подежурю. Постараюсь отвлечь, если… Сам понимаешь, я пока — в деревенской одежде.
Ковеза перебил:
— На шоссейку тебя першим отправлю в цивильной твоей. Но пока — не в том задача.
Помолчали. Все тихо. Только лошади неторопливо рыли копытами песчаник и примятую траву.
— Треба не пропустить час, когда снимут засады. Кабы наверняка. Патрончики для шмайсеров опять же захопим у немцев, а боезапас для наших «дегтярей» нигде не добудешь.
— Понимаю. Постараюсь усвоить твои навыки. Впрочем, навыки — неточно. Разведка — целая наука.
Сейчас, под гнетом ответственности за драгоценный боезапас для ручных пулеметов отряда, Нечаев не мог отделаться от опасения, что не хватит у него сил и уменья стать в критические минуты вровень с Ковезой, человеком не только храбрым, но и обладающим талантом разведчика.
— Думку думаю, — тихо сказал тот. — Может, и справди шныряют поисковые группы карателей. Пиду в гору, послухаю… Та не паникуй. Просклизнем, як рибоньки чрез рваный бредень.
Ковеза вытащил из вьюка увесистую противотанковую гранату. И со шмайсером на ремне через шею и тяжелой гранатой в руке начал взбираться наверх, стремительно и бесшумно лавируя среди кустарников.
Часов у Нечаева не было. По его расчету минуло минут сорок пять. Поскорее бы вернулся разведчик. Если же не вернется, если каратели набредут на овраг — тоже поскорее бы!
Доносились отдаленные голоса, как будто перекликающиеся. Выстрелов же — после орудийного гроханья — не было. Но так перекликаться могли только немцы.
И вдруг глухой взрыв. На секунду Нечаев оцепенел. Он слыхал, и не раз, как рвутся противотанковые… Затем — стукотня автоматов. Ясно теперь. У Ковезы не было другого выхода. Может, и сам подорвался? Но может, еще жив, отстреливается?