Выбрать главу

Нуртазу так и не удалось больше подсесть к джигитам послушать гостя: вместе со старым чабаном носил из колодца воду, мыл котел и подносы, наломал саксаула, чтобы утром наскоро приготовить завтрак. Потом они не спеша обошли загон, проверяя спящую отару. Ночь стояла тихая, светлая, лунная. Крупные звезды, усеявшие бархатное темное небо, лучисто мигали, как глаза Олтун. Так казалось Нуртазу, и он невольно любовался ими. Он думал о своей Олтун, и рассказ гостя его не волновал. Просто было интересно послушать новости.

Но старый чабан то и дело возвращался к услышанному. Видимо, они много беседовали еще до прибытия Габыш-бая.

— Что делается в степи, вай-вай! Какие-то белые появились и какие-то красные, что большевиками себя называют… У них главным батыром Ленин…

— Мы казахи, нам с урусами не по пути, — отвечал Нуртаз. — Друг за друга держаться надо. Как деды наши.

— Плохо деды жили, поверь мне. — Старик посмотрел на Нуртаза: — Дружба у них была, как у скорпионов с фалангами. Все норовили друг друга ужалить, а вот этому Алимбею я верю. Правду говорит.

— Никакой правды нету у человека, который продался урусам, — упрямо повторял слова своего бая Нуртаз.

— В казан кладут мясо, чтобы варить, а в голову приходят новости, чтобы мозгами их продумывать, — назидательно сказал старый чабан.

Спать легли поздней ночью, когда все дела были закончены. Старый чабан долго ворочался на облезлой кошме, укрываясь лоскутным одеялом.

— Ты молод, джигит, и слушай старших. Я много повидал, могу судить, где белое и где черное. — Он вдруг понизил голос, словно их могли подслушать, и скороговоркой добавил: — Когда в шестнадцатом году против царя шли, русские солдаты стреляли в казахов. Это правда, видит аллах. У нас не было тогда оружия. А сейчас Алимбей Джангильдинов говорит, что новая власть, которая Советы называется, всем казахам объявила: «Вот вам оружие, братья-казахи, сами создавайте свою народную армию! Боритесь за свою свободу!» Так никогда и никто нам, казахам, не говорил, клянусь аллахом! Все власти только налоги собирали да отбирали последнее. Вот и выходит, что эти самые Советы за народ.

— Все равно, не верю я урусам. Они все кяфиры[5].

— Ой-йе! Молодой козленок не забодает старого козла, — вздохнул чабан, немного помолчал и тихо закончил: — Правду говорят, что байский пес никогда соколом не станет.

— Тут верно говоришь, аксакал, — отозвался Нуртаз. — Мы оба с тобой сторожевые собаки… Пусть тебе добрый сон приснится!..

4

Перед самым рассветом сквозь сон Нуртаз услышал какой-то короткий вскрик. Несколько минут Нуртаз лежал в темноте, прислушивался. Крик больше не повторился. В полуприкрытую дверь мазанки вливался свежий предрассветный воздух, откуда-то издали холодно мерцали гаснущие звезды. В степи царили тишина и спокойствие. Чуткие псы, которые, если бы что-либо случилось, тут же подали бы голос, молчали. Старый чабан тихо лежал, отвернувшись к стене.

«Шайтан попутал», — подумал Нуртаз и мысленно обратился к аллаху, скороговоркой прочтя молитву. Но в его ушах отчетливо звучал отчаянный сдавленный человеческий вскрик. Он не мог разобраться, приснилось это ему или было наяву.

Нуртаз еще раз прочел молитву и, перевернувшись на другой бок, незаметно уснул.

Утром Нуртаз рассказал старому чабану о ночном таинственном голосе. Тот подтвердил, что тоже слышал какой-то звук, очень похожий на голос человека. Старик молча теребил корявыми пальцами свою редкую седую бороду, хмурился, морщил лоб.

— Думал, такое мне приснилось, вечером много мяса поел. Теперь думаю совсем другое. Неспроста все это. — Он, покачивая головой, задумчиво смотрел на Нуртаза, потом сказал, как отрезал: — Дурной голос. Будет большое несчастье.

— Что вы, ага? — удивился Нуртаз.

— Дурной голос ночью — плохая примета. — Лицо старого чабана стало мрачным. — Запомни, джигит, мои слова, это очень дурная примета.

После плотного завтрака караван отправился в путь. Всадники во главе с Габыш-баем ускакали вперед. Следом за ними двинулись верблюды и отара овец. Солнце поднималось все выше и выше, щедро проливая на степь знойные лучи. Редкие белые облака медленно плыли над головой. Нуртаз, дав коню свободу, наигрывал на своем темир-кумузе.

вернуться

5

Кяфиры — неверные.