Стинтон.
Похоже, он чувствует, как я нервничаю, и его сенсоры ‘придурка’ взбесились.
СТИНТОН: Возьми трубку, когда я тебе позвоню.
Я смотрю на его сообщение, и раздражение сжимает мне грудь. Если я думала, что лично он резкий и властный, то его сообщения в десять раз более нецивилизованные.
Должна ли я проигнорировать это или отвесить ему виртуальную пощечину?
Со вздохом я не выбираю ни то, ни другое.
Я: Чего ты хочешь?
СТИНТОН: У меня срочное дело. Меня не будет на собеседовании.
Я: Идеально. Мне не придется все время пялиться на твое хмурое лицо.
СТИНТОН: Очень смешно. Это важно. Не облажайся.
Я: Под словом "облажаться" ты подразумеваешь упоминание о том, что глава Stinton Group имеет склонность к угрозам в адрес невинных женщин в лифтах?
СТИНТОН: У тебя есть способ заставить реальность звучать гораздо драматичнее, чем она есть на самом деле. Обуздай это. Это плохо отразится на телевидении.
Я впиваюсь пальцами в телефон.
Подонок.
Красивый подонок, но все же…
Я представляю, как он сидит строгий и царственный в своей дорогой машине, глядя на город, как задумчивый Бэтмен. Он крутит пальцами, как делал в лифте, — этот намек на улыбку на его губах и прищуренные глаза, как всегда, как будто он знает, что он лучше всех остальных, и его это не беспокоит.
Я: Не похоже, что ты будешь здесь, чтобы остановить меня.
СТИНТОН: Просто предположи, что я всегда наблюдаю за тобой, Баннер.
Я смотрю на сообщение.
Затем я с трудом сглатываю и оглядываюсь через плечо.
Там никого нет.
Я: Предупреждение о преследовании.
СТИНТОН: На следующие несколько месяцев ты являешься собственностью Stinton Group. Наблюдение за тобой входит в мои должностные обязанности.
Я: Я ничья собственность, Стинтон.
СТИНТОН: Привнеси эту уверенность в интервью. Не срывайся на мне, Баннер.
Я бью кулаком по экрану своего телефона, представляя, что это его отвратительно великолепное лицо. Где-то под моей воинственностью я могу сказать, что Стинтон намеренно провоцирует меня. Он хочет отвлечь меня от моих нервов. Или, может быть, я слишком много ему доверяю. Может быть, ему просто нравится ставить мне галочки.
Дверь приоткрывается, и растерянный член съемочной группы сообщает мне, что пришло время для интервью.
- Я сейчас буду.
Она кивает и закрывает дверь, вероятно, задаваясь вопросом, не сошла ли я окончательно с ума.
Может быть, и так, леди.
Никогда за миллион лет я не думала, что окажусь перед камерой. В детстве я убегала от подобных вещей. Я не была той девушкой. Той, у кого длинные распущенные волосы, идеальная улыбка, склонность к переодеванию.
У меня даже не было тела для этого. Пока другие девочки в школе оттачивали формы, я застряла, пытаясь понять, где кончается моя спина и начинается задница.
Не помогло и то, что мой гардероб был во многом вдохновлен стилем одежды моего отца ‘бери все чистое и под рукой’. Вскоре мне стало совершенно ясно, что лучше держаться как можно дальше от центра внимания — и людей — насколько это возможно.
Теперь я собираюсь предложить себя придуркам, которые так и не закончили среднюю школу. Я окажусь в выгребной яме, которой является раздел комментариев в социальных сетях, лицом к лицу с клавишниками, которые без проблем разорвут меня на части в уютном подвале своих родителей.
- Я справлюсь. Со мной все будет в порядке. - Сделав еще один вдох, я выхожу из комнаты и чуть не спотыкаюсь.
Жар заливает мое лицо, и я опускаю взгляд на каблуки. Они как ходули, привязанные к моим ногам, и такие чертовски неудобные. Почему другие женщины подвергаются этому?
Дрожащими ногами, как у новорожденного олененка, я медленно пробираюсь к передней части склада. Задний план преобразился. Теперь здесь диван, зелень и огромная книжная полка. Свет и камеры тоже стали ближе.
Мое сердце колотится о ребра.
Я могу это сделать. Я могу это сделать.
Интервьюер - жизнерадостная брюнетка в ярко-синем брючном костюме. Она чувствует мое волнение и похлопывает меня по руке. - Все в порядке. - Ее улыбка натренирована, а зубы такие белые, что почти ослепляют. - Я не буду задавать тебе слишком много трудных вопросов. Сегодня главное - узнать тебя получше.
- Узнать меня. Верно, - бормочу я.
- Можно мне гримера? Она потеет!
Кто-то подбегает, вытирает мне лоб кисточкой, а затем скрывается из виду.
- Действуй!
Интервьюер пускает в ход все свое обаяние, обращаясь к камере как к старому другу. Я впиваюсь пальцами в подлокотник кресла и надеюсь, что выгляжу не такой паникующей, какой себя чувствую.
Она все бубнит и бубнит.
Я понятия не имею, о чем она говорит.
Наконец, она поворачивается ко мне. - Итак, Дон, могу я называть тебя Дон?
- Д-да.
Она смеется, и звук эхом отдается от стропил склада. - Знаешь ли ты, что женщины-механики составляют менее пяти процентов в отрасли? Что заставило тебя надеть этот очаровательный комбинезон, - она приоткрывает рот, чтобы издать еще один вызывающий головную боль смешок, - и зарабатывать на жизнь ремонтом машин?
Саркастический комментарий срывается с моего языка. Кого это она назвала ‘очаровательной’? Я проглатываю слова обратно, прихожу в себя и отвечаю так аккуратно, как только могу: - Автомобили всегда очаровывали меня. Я знала, что хочу что-то сделать с ними, когда вырасту.
- Но ты не просто проснулась однажды утром и выбрала этот путь. Как пришло к вам это решение?
Я смотрю в камеру. Снова на нее. - Мой отец был механиком.
- О. - Она опирается локтями на спинку стула и подпирает подбородок кулаком в классической позе расскажи мне еще.
Я облизываю губы. - Он научил меня всему, что я знаю.
- Я уверена, что он гордится тобой за все твои достижения. Что он думает о том, что ты стала лицом Stinton Auto?
Папа с самого начала не позволил бы Stinton Auto приблизиться ко мне. - Он, э-э, умер около восьми лет назад.
- Мне жаль это слышать. - Она надувает губы. - Это, должно быть, тяжело.
Ее сочувствие кажется фальшивым. Из-за этого с ней трудно быть искренним.
- Держу пари, ты посвящаешь ему каждую машину, которую чинишь. - Она хлопает своими густыми ресницами.
- Ну...
- Мне просто нравится, - она протягивает руку и сжимает мои руки, - как ты бросаешь вызов всем невзгодам как женщина-механик. Достаточно сложно оставить свой след в индустрии, в которой доминируют мужчины. Но знать, что ты делаешь это ради своего покойного отца, - она поджимает губы и качает головой, - это делает это еще более трогательным.
- Спасибо?
Она смотрит на меня, как на сироту, которой нужна семья на Рождество. - Я, например, аплодирую тебе, Дон. И я знаю, что эта великая нация готова поддержать женщину, возглавляющую работу для женщин в промышленной сфере. Женщины, которые преодолевают трудности. Женщины повсюду.
- Я бы действительно не сказала, что я веду за собой что-либо ...
- Снято! Это было здорово. - Режиссер аплодирует.
Интервьюер отпускает мою руку, как горячую картофелину, и сплетает пальцы. Снисходительно улыбаясь мне, она бормочет: - У тебя такие грубые руки, дорогая. Ты должна позволить мне порекомендовать мой салон.
У меня отвисает челюсть от шока.
Она только что ... оскорбила меня?
Ее ассистент подбегает к ней и протягивает бутылку газированной воды. Она откупоривает ее, делает глоток, а затем улыбается мне. - Тебе также следует что-нибудь сделать со своими ногтями. Я знаю, что, должно быть, тяжело их чистить, но ты все еще женщина, дорогая. И теперь ты лицо Stinton Group. Есть стандарты, которые нужно соблюдать.
Мои ноздри раздуваются. - Простите?
- Немного лака для ногтей очень быстро избавит от этого пятна.
Прежде чем я успеваю вскочить на ноги и показать ей, что эти перепачканные маслом руки могут сделать с ее пластикой носа, к нам подходит режиссер и уводит ее прочь, болтая о каком-то предстоящем проекте, в котором он хочет, чтобы она сыграла главную роль.