Услышав о том, что произошло, я был одновременно и зол, и разочарован. Я хотел позвонить этим людям и объяснить, что американское гражданство — это привилегия, а не право, что без четких, осмысленных границ и уважения к закону само то, что привело их в Америку, будет поставлено под угрозу и что в любом случае я не позволю оскорблять членов своего штаба — особенно того из них, кто защищает их же дело.
Денни отговорил меня от звонка, разумно предположив, что это может привести к обратным результатам. Несколько недель спустя одним субботним утром я был в церкви Святого Пия в Пилзене на семинаре по натурализации, организованном конгрессменом Луисом Гутьерресом, Межнациональным союзом работников сферы обслуживания и несколькими группами защиты прав иммигрантов, которые посещали мой офис. Снаружи церкви выстроилось около тысячи человек, включая молодые семьи, пожилые пары и женщин с колясками; внутри люди молча сидели на деревянных скамьях, сжимали в руках американские флажки, розданные организаторами, и ждали, когда их позовет один из добровольцев, который поможет им начать многолетний процесс получения гражданства.
Когда я шел по проходу, некоторые из собравшихся улыбались и махали рукой; другие неуверенно кивали, когда я протягивал им руку и представлялся. Я познакомился с мексиканкой, которая не говорила по-английски, но сын которой находился в Ираке; я узнал молодого колумбийца, который парковал машины в местном ресторане, и узнал, что он изучает бухгалтерское дело в двухгодичном колледже. В какой-то момент ко мне подошла девочка лет семи или восьми, родители которой стояли сзади, и попросила у меня автограф; она сказала, что изучает в школе систему правления и покажет автограф в классе.
Я спросил, как ее зовут. Она ответила, что ее зовут Кристина и что она в третьем классе. Я сказал ее родителям, что они должны ею гордиться. И, глядя на то, как Кристина переводит им мои слова на испанский, я очередной раз осознал, что Америке нечего бояться этих приезжих, что они прибыли сюда по той же причине, что и семьи сто пятьдесят лет назад, — все те, кто бежал из Европы от голода, войн и жесткой иерархии, все те, у кого могло и не быть законных документов, связей или уникальных навыков, но кто нес с собой надежду на лучшую жизнь.
У нас есть право и обязанность охранять свои границы. Мы можем заявить тем, кто уже здесь, что гражданство влечет за собой обязанности — общий язык, общее соблюдение законов, общую цель, общую судьбу. Но в конечном счете опасность для нашего образа жизни не в том, что все у нас окажется заполонено теми, кто выглядит не так, как мы, или еще не говорит на нашем языке. Опасность возникнет тогда, когда мы не признаем человеческую природу Кристины и ее семьи — если мы откажем им в правах и возможностях, которые сами воспринимаем как само собой разумеющееся, или, в более общих чертах, если мы будем продолжать бездействовать, в то время как Америка может стать все более неравной, а это неравенство будет следовать расовым границам и тем самым питать расовый конфликт и, по мере того как страна станет все более черной или смуглой, этого неравенства не смогут больше выдерживать ни наша демократия, ни наша экономика.
Не такого будущего я хочу для Кристины, сказал я про себя, глядя, как она и ее семья машут на прощание рукой. Не такого будущего я хочу для своих дочерей. Их Америка будет еще разнообразнее, культура еще более многоязыковой. Мои дочери выучат испанский, и от этого им будет только лучше. Кристина узнает про Розу Паркс и поймет, что жизнь черной швеи имеет отношение к ее жизни. Проблема, с которой столкнутся мои девочки и Кристина, может не иметь такой моральной ясности, как проблема сегрегированного автобуса, но в той или иной форме их поколение подвергнется испытанию — как подверглась ему миссис Паркс, как подверглись ему «рейсы свободы», как подвергаемся ему все мы — теми голосами, которые хотели бы разобщить нас и обратить друг против друга.
И к тому времени, когда они подвергнутся такому испытанию, я надеюсь, что Кристина и мои дочери уже прочтут об истории этой страны и признают, что им дано нечто драгоценное.
Америка такая большая, что в ней хватит места всем их мечтам.
ГЛАВА 8 Мир за пределами наших границ
Индонезия — страна островов; в общей сложности это более семнадцати тысяч островов, протянувшихся вдоль экватора между Индийским и Тихим океанами, между Австралией и Южно-Китайским морем. Большинство индонезийцев — представители малайских племен и живут на крупных островах: на Яве, Суматре, Калимантане, Сулавеси и Бали. На таких крайних восточных островах, как Амбон, и принадлежащей Индонезии части Новой Гвинеи большинство принадлежит к меланезийцам. Климат Индонезии тропический, и в джунглях когда-то было много таких экзотических видов животных, как орангутан и суматрский тигр. Сейчас эти джунгли быстро исчезают в результате хищнической добычи древесины и полезных ископаемых, крупномасштабного производства риса, чая, кофе и пальмового масла. Лишенные своей привычной среды обитания, орангутаны считаются сейчас вымирающим видом, и на воле живет всего нескольких сотен суматранских тигров.