Так что дальнейшая история Индонезии знакома мне в основном по книгам, газетам и рассказам матери. В течение двадцати пяти лет экономика Индонезии продолжала развиваться урывками. Джакарта стала столичным городом с девятью миллионами жителей, с небоскребами, трущобами, смогом и кошмарными пробками. Люди покидали деревни и вливались в ряды наемных рабочих построенных на иностранные инвестиции промышленных предприятий, изготовляющих кроссовки для «Найка» или рубашки для «Гэп». Бали превратился в излюбленный курорт серферов и рок-звезд, курорт с пятизвездными отелями, интернет-доступом и «Кентакки фрайд чикен». К началу девяностых Индонезия уже считалась одним из «азиатских тигров» — еще одна история великого успеха глобализации.
Даже в более темных аспектах жизни Индонезии — ее политике и положении с правами человека — появились признаки улучшения. Режим Сухарто после 1967 года не проявлял такой жестокости, какая была в Ираке при Саддаме Хусейне; благодаря своей мягкой, спокойной манере президент Индонезии никогда не привлекал такого внимания, как более демонстративные личности — Пиночет или шах Ирана. Но по любым меркам режим Сухарто был жестко репрессивным. Аресты и пытки инакомыслящих были обычным делом, свободы печати не существовало, выборы были лишь формальностью. Когда в таких районах, как Аче, возникали национально-сепаратистские движения, армия действовала не только против повстанцев, но и (для быстрого возмездия) против мирных жителей — убивала, насиловала, жгла деревни. И в течение семидесятых и восьмидесятых годов все это происходило с ведома, если не при откровенном одобрении, администраций США.
Однако с окончанием холодной войны отношение Вашингтона начало меняться. Государственный департамент стал оказывать на Индонезию давление по вопросам нарушения прав человека. В 1992 году, после того как индонезийские военные расправились с мирной демонстрацией в Дили в Восточном Тиморе, Конгресс прекратил военную помощь индонезийскому правительству. К 1996 году индонезийские сторонники реформ начали выходить на улицы, открыто говорить о коррупции в верхних эшелонах власти, о произволе военных и необходимости свободных и честных выборов.
Вдруг в 1997 году все пошло прахом. Повышенный спрос на валюту и ценные бумаги во всей Азии захватил экономику Индонезии, уже десятилетия подрывавшуюся коррупцией. Курс рупии за несколько месяцев упал на восемьдесят пять процентов. Баланс индонезийских компаний, бравших кредиты в долларах, рухнул. За предоставление срочной ссуды в сорок три миллиарда долларов Международный валютный фонд, или МВФ, где преобладали представители Запада, настоял на введении ряда жестких мер экономии (снижение государственных субсидий, повышение процентных ставок), которые привели к почти двукратному росту цен на такие основные товары, как рис и керосин. Когда кризис был преодолен, экономика Индонезии «упала» почти на четырнадцать процентов. Бунты и демонстрации усилились, Сухарто в конце концов был вынужден уйти в отставку, и в 1998 году в стране прошли первые свободные выборы, на которых боролись сорок восемь партий и примерно девяносто три миллиона людей отдали свои голоса.
Внешне, по крайней мере, Индонезия пережила двойное потрясение — от финансового краха и демократизации. Торговля на фондовой бирже процветает, вторые всеобщие выборы прошли без крупных происшествий, и произошла мирная передача власти. И если коррупция остается повсеместной и военные сохраняют большое влияние, все же наблюдается бурный рост независимых газет и политических партий для выражения недовольства.
С другой стороны, демократия не вернула благосостояния. Доход на душу населения примерно на двадцать два процента ниже, чем в 1997 году. Разрыв между богатыми и бедными, который всегда был огромным, увеличился еще больше. Общее ощущение потери у индонезийцев усиливается интернетом и спутниковым телевидением, которые в подробностях преподносят образы недоступных богатств Лондона, Нью-Йорка, Гонконга и Парижа. И антиамериканские настроения, которых почти не было во времена правления Сухарто, сейчас широко распространены, отчасти благодаря мысли, что азиатский финансовый кризис был специально устроен нью-йоркскими биржевыми дельцами и МВФ. Опрос 2003 года показал, что у индонезийцев более хорошее мнение об Осаме бин Ладене, чем о Джордже У. Буше.