— Кто это? — спросил я, ставя Малию на пол.
— Это Сэм. Она пришла поиграть.
— Привет, Сэм.
Я протянул Сэм руку.
Сэм поколебалась, затем слабо ее пожала. Малия закатила глаза.
— Послушай, папа… с детьми не здороваются за руку.
— Не здороваются?
— Нет, — сказала Малия. — Даже подростки не пожимают руку. Может, ты и не заметил, но сейчас двадцать первый век.
Малия взглянула на Сэм, которая сдерживала улыбку.
— Так что же делают в двадцать первом веке?
— Просто говорят «привет». Иногда машут рукой. В общем, все.
— Понятно. Надеюсь, я не поставил вас в неловкое положение.
Малия улыбнулась.
— Все нормально, папа. Ты не знал, так как привык здороваться за руку со взрослыми.
— Это правда. А где твоя сестра?
— Наверху.
Я поднялся наверх и обнаружил, что Саша стоит в трусиках и розовом топике. Она обняла меня и затем сказала, что не может найти шорты. Я посмотрел в шкафу и нашел синие шорты, которые лежали на видном месте в ее ящике.
— А это что?
Саша нахмурилась, неохотно взяла у меня шорты и надела. Через несколько минут она забралась ко мне на колени.
— Эти шорты неудобные, папа.
Мы вернулись к шкафу Саши, снова выдвинули ящик и нашли другие шорты, тоже синие.
— Как тебе эти? — спросил я.
Саша снова нахмурилась. Стоя так, она была похожа на трехфутовую копию своей мамы. Пришли Малия и Сэм посмотреть, как решается проблема.
— Саше не нравятся ни те ни эти шорты, — сообщила Малия.
Я повернулся к Саше и поинтересовался почему. Она недоверчиво оглядела меня с ног до головы.
— Розовый и синий не сочетаются, — заявила она наконец.
Малия и Сэм захихикали. Я попытался придать себе такой строгий вид, какой был бы в такой ситуации у Мишель, и сказал Саше, чтобы она надела эти шорты. Она послушалась, но я понимаю, что она просто сделала мне одолжение.
Что касается дочерей, то они не покупаются на мою строгость.
Подобно многим сегодня, я воспитывался без отца. Мои родители развелись, когда мне было два года, и большую часть своей жизни я знал отца только по письмам, которые он присылал, и по рассказам матери и бабушки с дедушкой. В моей жизни мужчины все же присутствовали — отчим жил с нами четыре года, а мой дедушка вместе с бабушкой помогал воспитывать меня все остальное время — и оба были хорошими людьми и относились ко мне с любовью. Но мои отношения с ними были вынужденно неполными. В случае с отчимом — из-за недолгого общения и его природной замкнутости. И как бы близок я ни был с дедушкой, он был слишком стар и слишком обременен проблемами, так что не мог много меня воспитывать.
Так что устойчивость моей жизни придавали женщины — бабушка, чья упрямая практичность держала семью на плаву, и моя мать, чья любовь и чистота духа давали равновесие миру — моему и моей сестры. Благодаря им я никогда не испытывал недостатка в чем-либо важном. От них я впитал ценности, которые руководят мной по сей день.
Но по мере взросления я стал понимать, как трудно было матери и бабушке воспитывать нас без мужчины в доме. Я чувствовал также след, который оставляет на ребенке отсутствие отца. Я решил, что безответственное отношение моего отца к своим детям, отдаленность отчима и ошибки моего дедушки будут для меня наглядным уроком и что у моих детей будет отец, на которого они смогут положиться.
В самом общем смысле мне удалось этого добиться. Брак мой сохраняется, и семья моя обеспечена. Я посещаю родительские собрания и танцевальные репетиции, и дочери купаются в моей любви. И все же из всех областей своей жизни больше всего я сомневаюсь в своей способности быть мужем и отцом.
Я понимаю, что в этом я не один; на каком-то уровне я просто испытываю те же противоречивые чувства, что и другие отцы, при нестабильной экономике и меняющихся социальных нормах. Становясь все менее достижимым, образ отца пятидесятых годов — отца, который работает с девяти до пяти и содержит семью, каждый вечер садится за приготовленный женой ужин, тренирует команду юниоров и умеет держать в руках молоток, — влияет на культуру не меньше, чем образ матери-домохозяйки. Для многих мужчин сегодня неспособность быть единственным кормильцем в семье является источником недовольства и даже стыда; и не надо быть сторонником экономического детерминизма, чтобы считать, что высокий уровень безработицы и низкие зарплаты способствуют низкой заинтересованности в воспитании детей и низкому уровню браков среди афроамериканских мужчин.