Хозяйка налила в миску теплой воды, протянула нам кусок мыла. Я вопросительно посмотрел на Мишу. Тот окунул в миску руки, затем той же водой сполоснул лицо. Значит, такой здесь обычай.
Вымыв миску, хозяйка вывалила в нее из чугунка картошку, поставила на стол крынку кислого молока и кружки.
- Поснедайте, Панове! - обратилась она к нам, словно мы пришли к ней в гости. Видно, недаром говорят в народе: чем беднее, тем добрее.
От угощения мы, однако, отказались и, поблагодарив польку за информацию, тем же путем вернулись к своим. Рассвело. Опять разожгли костер и, чтобы не было дыма, поддерживали огонь сухими еловыми ветками. Вскоре в наших котелках закипела вода, затем забулькал суп-пюре из горохового концентрата, сдобренный колбасой.
Поели суп с сухарями, хорошенько обсушились и снова легли спать, а к вечеру Костю и Леву я отправил в разведку. Мы остались ожидать Макаревича.
Вечером дал радиограмму: "Вышел на место встречи 25-го утром. Жду Макаревича двое-трое суток. Район опасный, рисковать группой не могу. Приступаю к выполнению задания. Матросов".
Посланные в разведку Лева с Костей вернулись в ночь на 28-е. Они обошли много селений и хуторов, путем опроса жителей узнали многое о состоянии оборонительных сооружений гитлеровцев на польско-прусской границе, сами видели эти укрепления и даже "потолковали" с немецким солдатом фольксштурмистом-сапером.
Вот что рассказал об этой встрече Лева Никольский.
- Сидим на опушке леса возле дороги. Вечереет. От дота мимо нас проходит солдат. Карабин на плече, в руках какие-то коробки. Похоже, мины. Мы пропустили его и пошли вслед за ним. На нас маскхалаты, поди догадайся, кто такие. Солдат остановился, поставил коробки, положил на них карабин и, не обращая на нас внимания, ломиком стал долбить землю. Костя подошел, взял его винтовку, жестами объяснил, чтобы тот молчал и, потребовал у немца документы. Фриц дрожащими руками достал из кармана френча свои бумаги и вручил их Косте понял, наверное, с кем имеет дело. И тут же, мешая польский с немецким, запричитал: "Нике шиссен, никс шиссен, панове". "Да ладно, не будем тебя шиссен, пся крев!" - ответил Костя. Получив запалы и вернув немцу документы, мы уже собрались было уходить, но тут солдат стал умолять вернуть ему карабин. Пришлось разрядить оружие и очистить фрицев патронташ. Ну а затем мы, что называется, мирно разошлись. Если б не Костя, я бы, пожалуй, поступил с ним по-другому...
- Что же вы его не взяли с собой? - спросил я.
- А что он еще может сказать? Номер части мы знаем, - ответил Лева.
- Костя, почему ты решил отпустить немца?
- Честно говоря, жалко было его немного, а главное, из-за этого вшивого фрица могли поднять шум, а сам он промолчит о случившемся.
- И все-таки надо было его привести с собой. Вы узнали, что здесь сейчас находятся саперы, но не смогли выяснить, заняты ли построенные доты боевыми расчетами. А ведь именно это для нас сейчас наиболее важно.
- Нет, не заняты. Это мы узнали от местных жителей, - ответил Костя.
- Когда Петька, ординарец Чапаева, отпустил пленного, помните, что ему было за это?
- Ничего не было, - хмуро ответил Лева.
- Ничего не было потому, что беляк сам пришел потом к красным, а немец-то не придет.
- Р-разреши вернуться, мы приведем "языка", - произнес Лева, заикаясь, как обычно, в минуты волнения.
- Пока не надо. Мы тут с Лемаром тоже не теряли зря времени. Два дня лазили в полосе укреплений и теперь знаем точно - доты пока пустуют. Узнали кое-что также о минных полях и других объектах обороны. Но в любом случае "язык" для нас очень важный источник информации, учтите это, братцы, и впредь постарайтесь таких ошибок не повторять. А теперь - отдыхать. Встанем рано. На посту по очереди - Козич, Корзилов, Арлетинов, Никольский, Гришин. Каждому стоять по часу.
28 декабря мы передали Хозяину первую информацию: "Данные, полученные от местных жителей, и личные наблюдения.
На прусско-польской границе доты, 100-150 м. Маскировка: деревья, снег. По линии Заремба, Крупове, Сурове, Чарня, Цык, Пелты, Мышенец, Стара Домброва окопы в два ряда, перед ними минные поля. На участке Стара Домброва - Мышенец окопы в три ряда, проволочные заграждения, минные поля. Укрепления войсками не заняты"
Пока Гришин шифровал и передавал радиограмму, мы с Корзиловым обошли квадрат леса. Никаких следов не обнаружили. Макаревич здесь не появлялся.
Вскоре Гришин зачитал ответную радиограмму: "Благодарю за информацию. Макаревич на хуторе Харцибалда. При приземлении ушибся, выйти на место встречи не смог".
От сердца отлегло. Вернулся посланный в соседнюю деревню Миша Козич. Там с тревогой ждали прибытия жандармов. Надо скорее уходить, нас ищут.
В то же утро, еще затемно, тронулись в путь. Двигались быстро и к рассвету лесами прошли не меньше 15 километров Отдохнули. С наступлением темноты снова в дорогу.
Поздно вечером передали то, что удалось узнать от местных жителей. "Шоссе и узкоколейка Мышенец - Кадзидло, железная дорога Хожеде - Остроленка действуют".
Уже ночью вышли к строениям, примыкавшим к самому лесу. Это было одно из хозяйств хутора Харцибалда, разбросанного на большой территории Постучались в дом Дверь открыл пожилой коренастый мужчина. В хате, кроме него, оказался его сын, парень лет семнадцати-восемнадцати, Болеслав, или Болек, как называл его отец.
Франц Эйзак, хозяин дома, сразу же понял, с кем имеет дело А когда мы описали внешность Макаревича и спросили, не встречал ли он такого, Эйзак, хитро усмехнувшись, ответил:
- Может, и встречал.
Завязалась откровенная беседа. Мы говорили с поляками как люди, давно знакомые друг с другом. У младшего Эйзака - Болеслава - все мысли были устремлены в будущее. Война подходила к концу, а Болек увлекался механикой, и его во всей округе знали как человека, способного чинить все - от приемников до лобогреек и молотилок. Болек мечтал о политехникуме, и я, как бывший студент, рассказал ему о том, как поставлено образование у нас, в Советском Союзе.
- Думаю, что и у вас, - сказал я, - когда власть на польской земле перейдет в руки народа, будет так же. Только надо еще прогнать оккупантов.
- Я хочу с вами работать, - заявил Болек.
Мы почувствовали, что нам доверяют и станут помогать. Вскоре Франц Эйзак поднялся и предложил следовать за ним. Вышли из дома и гуськом, след в след, зашагали полем. Минут через тридцать впереди, сквозь снежную пелену стали вырисовываться очертания каких-то строений.
Ребятам на всякий случай я велел остаться во дворе и рассредоточиться, а сам с Мишей вслед за Эйзаком вошел в дом. Облако пара ворвалось в открытую дверь, но оно не помешало разглядеть в глубине комнаты улыбающегося Макаревича, который сидел на полатях в окружении незнакомых мне людей.
- Чему ты улыбаешься, чертов сын?! - тиская его в объятиях, закричал я.
- Как чему? Рад, что встретился.
- А мы не знали, что думать, где искать.
- Так я же дал радиограмму.
- Когда? Надо было сразу. Ну да ладно. А это кто такие? - кивнув в сторону людей, сидевших на полатях, спросил я Николая.
- Ухов и его группа, - ответил Макаревич.
- Давай знакомиться, Ухов, я Матросов. Мне протянул руку невысокий черноволосый человек с усиками.
- Это Иван Мосаковский, Владлен Жаров, Тадек Поплавский, - указал он на своих товарищей.
Я и мои ребята обменялись с разведчиками крепки ми рукопожатиями.
- Работать будет трудно, - предупредил нас Ухов. - В Рыпане и Мышенце стационарные пеленгаторы. Есть и подвижные - на автомашинах. Нет покоя от жандармов. Днем они шныряют по деревням и хуторам. В случае надобности немцы в течение часа-двух могут перебросить практически любое количество карателей фронт в 50-40 километрах. Жить на хуторах и тем более выходить оттуда на связь нельзя - погубите себя и хозяев.
Да, хоть и через многое нам уже довелось пройти, но в такой обстановке группе прежде работать не приходилось. Впрочем, ребята из группы Ухова были настроены по-боевому. Они заявили о своей готовности немедленно приступить к делу. Ухов не возражал. Его бойцы могли нам в данном случае оказать очень существенную помощь - они хорошо знали местность и верных людей.