— Счастье, счастлив, счастлива, — проворчал Курт, поудобнее устраиваясь в шезлонге. — Ну до чего мы любим эти слова! Вот вы иронизируете, а, видимо, совсем не прочь отведать какого-то другого счастья. Такого, которое вы считаете настоящим. А по мне, в этом слове вообще нет смысла. Слово есть, а никакого понятия под ним нет.
— Ого! — Сузи вопросительно подняла брови. — Кажется, на моих глазах будет сокрушен главный идеал человечества. Подвиг, достойный Геракла, Ну-ну…
— А вы не смейтесь. Лучше попробуйте вообразить себя счастливой…
— Зачем же воображать? Я вам сказала, что счастлива. Вот и берите меня за образец.
Ульман махнул рукой.
— Я говорю серьезно. Вот вы произнесли сакраментальную фразу: идеал человечества. Ну, представьте, что вы достигли этого идеала, каким бы он ни был. Дальше что? Стремлений нет, желаний нет, тревог и волнений — тоже. Все. Ваш жизненный путь окончен. Так, что ли? Тогда чем же счастье отличается от смерти?
— Занятно! — Сузи повернула к нему голову. — Кстати, в литературе встречается и такое: счастье — это смерть. Вернее, наоборот: смерть — счастье. Впрочем, я точно не помню.
— Неважно. Это совсем другое. Я говорю о том, что счастье — призрачный, ложный идеал. По крайней мере, до тех пор, пока люди останутся людьми. Я считаю, что чувствовать себя счастливым — противоестественно и вредно. Минутная острая радость — да! Чувство удовлетворения сделанным — да! Все это я сам ощущал и готов признать право человека на подобные эмоции. Но постоянная блаженная одурь либо достаток еды и зрелищ, которые зовутся счастьем, — унизительны…
— Вы не правы, Курт, — негромко сказала Сузи, и на этот раз Курт не уловил в ее голосе ни иронии, ни спокойствия. — Наверное, все не так просто. Я не буду возражать, я прочту вам маленькое старинное стихотворение поэта моей родины, можно?
И, глядя в глаза Курта, Сузи тихо произнесла:
Ульман снисходительно фыркнул.
— «Синяя птица», которая не дается в руки… Звучит красиво. Но только и всего.
Сузи не отозвалась. Приложив ко лбу ладонь, она с интересом смотрела в сторону моря. Там, огибая остров, медленно шло небольшое судно.
— Чей это флаг, Курт?..
— Любопытно, — пробормотал Ульман, — что-то незнакомое. Не разберешь…
Сузи встала и сняла со стены бинокль.
— Попробуйте так, — сказала она, протягивая его Курту. Поднеся бинокль к глазам, Ульман присвистнул.
— Вот так штука — озадаченно произнес он. — Флаг-то советский!..
Глава VII
СТРАННЫЙ ПЛЕН
Через десять минут прямо по курсу «Иртыша» показалась темная полоска земли.
Хотя фигуры солдат с автоматами были достаточно красноречивы, хотя за штурвалом стоял чужой человек в черно-желтой одежде, Андреев в глубине души еще надеялся, что все обойдется. Надо только не терять выдержки. Кто бы ни были эти наглецы, им придется считаться, что над кораблем флаг Советского Союза.
— Александр Михайлович, — тихонько сказал Щербатов. — Попробуйте пройти к команде. Надо бы успокоить людей. Меня вряд ли пропустят.
Андреев хотел спуститься с капитанского мостика, но дорогу ему преградил солдат.
— Go back! — холодно приказал он.
— Что значит «назад?» — возмутился Андреев. — Я начальник экспедиции.
— Go back! — уже с угрозой повторил солдат и тряхнул автоматом.
Андрееву ничего не оставалось, как вернуться.
Берег приближался. Уже можно было различить угрюмые, нависшие над водой скалы, густо-зеленую пелену тропических зарослей. Остров казался диким и зловещим.
Андреев тронул Щербатова за рукав:
— Как вы думаете, кто это такие?
— Пираты.
— ??
— Вы читали о мадам Вонг? Я думаю, что мы имеем дело с чем-нибудь подобным.
Андреев немного подумал.
— Но… Вы все-таки пояснее. Почему вы так считаете? Может быть, таможенный досмотр?
Капитан отрицательно покачал головой… — Нет, нет, Александр Михайлович!.. Мы были в открытом море — при чем тут досмотр? И еще: вы обратили внимание, что на вертолете не было опознавательных знаков? А стрельба, а их бесцеремонность, словно они совсем не заботятся о последствиях? Нет, Александр Михайлович, это захват.