С мотоботов, вырвавшихся вперед, взлетели красные ракеты - требование дать заградительный огонь. Тотчас же позади нас полыхнул молниями родной берег Тамани. Над нашими головами с визгом полетели, ввинчиваясь в плотный, влажный воздух, сотни снарядов тяжелой артиллерии. С Тамани слышался ровный сильный гул. Одновременно в небе, зарокотали моторы. Летчики устремились к берегу Крыма, чтобы подавить вражескую артиллерию.
Мы с жадностью смотрели вперед. Берег перед нами пламенел. Там сверкали разрывы снарядов. Вставали и разламывались столбы дыма. Метались языки огня. Справа что-то ярко вспыхнуло и осветило окрестность ровным желтым светом. Очевидно, снаряд поджег какое-то легкое строение или стог сена. "Огненная земля",- взволнованно произнес кто-то в темноте.
С началом артиллерийской подготовки десантники облегченно вздохнули. На каком-то мотоботе даже запели: "Широка страна моя родная". Песня взлетела и сразу же оборвалась. Снова несколько прожекторов осветили десант. Их лучи задерживались на судах, как бы подсчитывая наши силы. Потом в небе появились сотни осветительных ракет, и противник начал обстрел. Снаряды рвались всюду. Вокруг флагманского катера то и дело поднимались серые колонны воды.
Вода ревела, обрушиваясь на палубу. С некоторых катеров повалил черный дым. Непроглядный мрак беспрестанно сменялся неестественно ярким, обнажающим светом. В те моменты, когда отважные летчицы Таманского полка направляли свои самолеты на прожекторные установки противника, свет выключался. Самолет уходил, и снова прожектора протягивали свои дьявольские щупальца к десанту. Здесь мы понесли первые потери. Затонуло несколько мелких судов.
Слева от флагмана грохнули три взрыва. Мы видели, как развалился пополам подорвавшийся на минах катер. На нем был штаб 31-го полка во главе с полковником Ширяевым. На взорвавшемся корабле уцелело только три человека: два разведчика и помощник начальника штаба по учету личного состава капитан Баремблюм. Изуродованный остов катера с тремя оглушенными людьми до позднего вечера дрейфовал в проливе. Его обнаружили моряки и привели в Тамань.
Справа загорелся другой катер. Было видно, как матросы сбивают пламя. "Руби буксир!" - отчаянно прокричал чей-то голос. Обрубленный конец хлестнул по волне. Плот с противотанковыми пушками встал дыбом и исчез во тьме.
Мотоботы, увертываясь от огня крупнокалиберных пулеметов, неуклонно приближались к берегу. Они уходили все дальше от нашего флагманского корабля. Вцепившись обеими руками в поручень, я следил за ними глазами и завидовал тем, кто находился на них. Мне, как и каждому солдату, хотелось быстрее на берег. Нужно было почувствовать под ногами землю, схватиться грудью с врагом.
Внезапно палуба ушла из-под ног. В носовой части корабля мелькнула сначала тусклая, потом ослепительная вспышка. Взрыв. Кто-то крикнул. Пригнувшись, пробежали матросы. Потом они прошли обратно с носилками, на которых лежал человек, покрытый с головой черной шинелью.
- Кого убило?
- Капитана третьего ранга Сипягина...
К пяти часам утра штурмовые отряды на плоскодонных судах добрались до берега. С моря мы могли определить это по звукам стрельбы. Было слышно, как затараторили пулеметы немецких дзотов. В ответ ударили очереди наших пулеметов. Резко зацокали противотанковые ружья. Послышались дробный перестук автоматов и глухие разрывы гранат. Ветер донес приглушенное расстоянием "ура".
- Михаил Васильевич! Слышишь? Цепляются ребята! Пошли!
А мы мотались на волнах в километре от берега. Здесь скопились корабли глубокой осадки. Противник, отбивая натиск передовых отрядов, оставил на время нашу флотилию в покое. Шум боя на берегу разрастался. Время тянулось томительно медленно.
На востоке чуть посветлело небо. Я подошел к офицеру, заменившему Сипягина, и спросил:
- Когда начнете разгрузку катеров и барж? Когда высадите мой штаб.
- Не знаю, товарищ полковник. Высаживаться не на чем.
- Как не на чем?
- Плавередства не вернулись.
Это была самая большая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышли из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвалось на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основную часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться теперь было не на чем.
В состоянии близком к отчаянию, мы с Копыловым прислушивались к тому, что делалось на не досягаемом для нас берегу. Подошел морской офицер и сказал:
- По радио получен приказ: вернуть все корабли глубокой осадки в Тамань. Ложусь на обратный курс.
Корабли разворачивались и уходили.
Они уходили от крымского берега.
А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясая руками над головой. На берегу видели, что корабли уходят. Что подумают высадившиеся бойцы?
Настроение у нас подавленное. Надо бы хуже, да некуда.
Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кроткова. У пирса стояла машина. "Скорее, командующий ожидает". Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.
Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И. Е. Петров понимал наше состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.
- Под утро Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников, которые успешно вели бой в Эльтигене. Затем один ваш отряд сам установил с Таманью радиосвязь. Постойте, запамятовал фамилию командира...
- Не Ковешников ли? - вырвалось у меня.
- Точно, он. Хорошо его знаете?
- Еще бы!
- Крепкий офицер?
- Он сделает все, что в человеческих силах,
- Ну тогда нам еще повезло.
Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих "пор не имеют общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:
- Он только требует: "Давай огня, давай огня!" Отбивает танковую атаку... Ну пойдемте посоветуемся. Маршал уже давно ждет.
Идя за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что же происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере, высадился батальон капитана Жукова - а это все опытные десантники! - и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним. Как они воюют? Какие встретили трудности? В общих чертах было ясно: мелкие группы десантников, выбросившись на берег, впивались в немецкую оборону. Роты, взводы, а то и отделения дрались разобщенно. Они и были подготовлены к самостоятельным, инициативным действиям, исходя из природы десантного боя. Пока что на плацдарме имелась одна крупная ячейка управления под руководством начальника штаба полка Ковешникова. Сумел ли он сделать хотя бы первые шаги для сплочения людей, ведущих героический штурм укреплений врага?.. А какими он располагает силами?
Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На крымском берегу, чуть южнее Камыш-Бурунского мыса, был заштрихован небольшой пятачок.
Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они ведут тяжелый бой.
- Как люди? - спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. Выдержат до темноты?
- Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал.
Высаживаться на плацдарм теперь было легче: береговая оборона противника сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет. Побьют с самолетов.
"Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, - подумал я. - Всю дивизию перевезти ночью, а управление - сейчас, днем". Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И. Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд - и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено.