Поле и опушку леса заволокло серым дымом, черной пылью. Шквальный огонь минометной роты не прекращался в течение десяти минут. За его результатами Некрасов наблюдал не один: вернулся Коротков и перехватил у него телефонную трубку. Они радостно переглянулись: атака немцев была сорвана.
Когда дым и пыль рассеялись, с НП стало отчетливо видно, что подступы к лесу усеяны телами фашистов. Отсюда, с высоты, невозможно было точно подсчитать потери противника, но было совершенно ясно, что роты немцев не существует.
Весь день Некрасов и Коротков провели на нейтральной полосе. Время от времени ротный вызывал огонь. Стреляли одним-двумя минометами, клали мины по самой кромке леса, по окопам, ходу сообщения: мешали немцам накопить силы и возобновить атаку.
Тогда-то у гвардии старшего лейтенанта и возникла мысль о «языке». Разумеется, в нем нуждаются и полк, и дивизия. Разведчики, небось, спят и видят, как бы прихватить контрольного пленного, «свеженького», из самой Восточной Пруссии. А ведь такой, несомненно, есть среди раненых фашистов, что лежат на опушке леса. И добыть его вполне возможно. Наверное, с полгода тому назад Леопольд и сам полез бы за «языком». Но теперь он был взрослее, опытнее и понимал, что это дело разведчиков и НП оставлять нельзя. Свое предложение насчет «языка» он передал по телефону Дружинину, тот — комбату, а последний — командиру полка.
Предложение командира минроты было принято. С наступлением темноты группа полковых разведчиков бесшумно пробралась на нейтральную полосу, встретилась с Некрасовым, уточнила обстановку, а затем со всеми предосторожностями двинулась к лесу.
Разведчики вернулись быстро, без потерь и со знатным «трофеем». Они притащили раненого немецкого офицера. Позже разведчики говорили Леопольду:
— Ну, старшой, удружил, спасибо. Да и «самовары» поработали здорово. Там их — фрицев — навалом. И «языка» взяли толкового. Можно сказать, что минометчики нам его приготовили…
Представляя гвардии старшего лейтенанта Л. Б. Некрасова к ордену Красной Звезды, командир 248-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковник Лукашев особо подчеркнул, что «показавший себя бесстрашным офицером» командир первой минометной роты выбрал свой НП на нейтральной полосе. Это и «позволило ему первым заметить приближение немцев, которые были невидимы нашей пехоте». Отметив меткий огонь роты, сорвавшей вражескую атаку, подполковник сообщил о ценном «языке», которого удалось добыть благодаря минометчикам.
В сентябре 1944 года Леопольд был награжден третьим орденом.
Глава девятая. Полевая почта 29 454
1
Весной сорок четвертого года прибыл в 248-й гвардейский стрелковый полк, в первый батальон, один приметный и странный боец. Он упрямо донашивал потертую шапку-кубанку и длиннополую шинель, — возможно, прежде служил в кавалерии. Был замкнут и угрюм, говорил коротко и отрывисто, друзей не имел, писем не писал и не получал. Полагали, что до войны он отбывал наказание в местах отдаленных.
Красноармейцы заметили, что боец в кубанке с некоторых пор стал проявлять особый интерес к командиру минометной роты. Подойдет к нему поближе и молча, пристально смотрит, как тот пишет письма, строчит своим беглым, круглым почерком и задумчиво улыбается при этом. Впрочем, и другие стрелки и минометчики удивлялись обширной переписке и обильной почте гвардии старшего лейтенанта. Где и когда только не ухитрялся писать: на коротком постое в сельской избе, в блиндаже и землянке, на пеньке в лесу, даже на огневой позиции в минуту затишья. Он старался пополнить свои запасы бумаги — ученических тетрадей, полевых книжек и военторговских «секреток», и этот запас быстро убывал.
Близко знавшие Леопольда офицеры, сержанты и бойцы-минометчики понимали, как дорога и важна для него эта переписка с родными, друзьями и знакомыми. В пухлой записной книжке Леопольда, с которой он не расставался, появились все новые и новые адреса: война непременно вносила в них свои изменения. Были у него и временные адресаты, от которых получал одно-два письма в год, но были и постоянные, с кем связь подолгу не прерывалась.
«Сегодня у меня счастливый день. После 15 суток впервые получил кучу писем, старых, еще от начала октября, и твое, между ними, от 9 октября, и веселое — ото всех друзей вместе. И, между прочим, негодую на тебя, что до сих пор ты не можешь сообщить мне Митькин адрес, тем более что я теперь где-то здесь, около него. Постарайся, исправь эту ошибку в первом же письме…»