— Хм, это мне ещё больше нравится... — невольно усмехнулся Костя и, всё-таки пытаясь ухватить ниточку истинного развития событий, спросил: — Кто сообщил туда? Раненые или вы? Где телефон?
— Его нет, комисара...
— Значит, Кикучи позвонил сам Всевышний? Вот это честь... Когда же и как жертвы попали в консульство?
— Чичас, комисара... Их увезри на машине, комисара, — пробормотал Исидо, заведенно кланяясь.
— Н-да, уж больно много тут совпадений... И уж больно они явные, чтоб казаться случайными. Что скажешь, многоуважаемый Пинкертон?
— Сколько денег взяли грабители? — процедил непохожий на себя Проминский, онемевший от подобных чудес.
— Деньги цера. Вон стоит, комисара, — показал Исидо на запертый сундук с висячим замком артиллерийского калибра.
— Ну и налётчики вам попались... Редкостные бессребреники. Счастливчик вы, господин Исидо, в халате родились. Наверняка прямо в этом, — похлопал его по плечу Леонид и уже профессионально уточнил: — Туда ли мы попали? Не розыгрыш ли это? Неужели пошлой хохмы достаточно, чтоб метал икру консул, расчехлялись двенадцатидюймовые пушки, молчали союзники, а мы отвечали за всё по высшей мере?.. Это же явное помешательство. Правильно, господин Исидо?
— Не знай, комисара, ничего не знай... — бесстрастно пробормотал тот с закрытыми глазами.
Выставив рамы, Проминский на всякий случай всё сфотографировал. Терять роковое время дольше не стоило. Оставалось уличить Кикучи в подлоге, предложив немедленно зачехлить орудия «Ивами». Но попасть в двухэтажный особняк японского консульства оказалось трудно. На звонки никто не отвечал. Только ехидно скалились над парадным входом крылатые грифоны да с округлого фронтона что-то вопили перекошенными ртами каменные маски. Чуткие шёлковые шторы на шести окнах фасада тоже окаменели. Всё же они попеременно давили на золотую кнопку звонка. Пекинская и Китайская улицы, на углу которых находилось консульство, уже вовсю жили шумной дневной жизнью. Лишь Ки кучи не подавал её признаков.
— Может, мы зря стараемся? — спохватился Проминский. — Вдруг все для безопасности уже перебрались на «Ивами» или «Асахи»?
Костя недоумевал, зачем Кикучи ещё раз упорно ставил себя в глупое положение. Внезапно массивная дубовая дверь, с медными пластинами приоткрылась. Швейцар сердито спросил в щель:
— Сиво нада?
— Я — председатель Исполкома Суханов. Со мной начальник уголовного розыска Проминский. Нам необходимо срочно встретиться с господином Кикучи насчёт конторы «Исидо».
Блеснув на солнце отполированными пластинами, дверь бесшумно закрылась. Костя опять набил табаком успокоительную трубку. Через несколько затяжек их наконец-то пустили в сумрачный холл. Кикучи медленно сошёл со второго этажа только до половины мраморной лестницы, покрытой бледно-розовым ковром. Он был в оранжевом кимоно, разукрашенном сказочными птицами и цветами, в шлёпанцах на босу ногу. В руке дымила сигарета. Как всякий самурай, Кикучи презирал русских, но большевиков презирал особенно, считая их «эта» — отбросами общества. И заговорил с незваными гостями по-свойски:
— Онамаэ ва дарэ? Досэ дайнихон тэйкоку риодикан ни хаттэ тита ка?*
Костя сперва решил, что слова относятся к швейцару. Поняв ошибку, покрылся пятнами. Так над ним ещё не измывались. Однако по возможности дипломатично сказал:
— Теперь, господин консул, пожалуйста, переведите это на русский. Ведь мы ещё не ваши подданные, чтоб с нами так разговаривать. Пока вы гостите у нас. Поэтому будьте любезны вести себя прилично. Как подобает представителю великой страны.
Будто надрал самураю уши, отчего тот вспылил, презрительно бросив:
— Ты зачем пришёл? Мне комисары с красными фрагами не нужны!
— Конечно, для вас в городе оскорбителен любой флаг, кроме собственного. Однако следует помнить, что красные флаги тут существуют отнюдь не по вашей милости.
— Что тебе надо?
— Пожалуйста, покажите убитого в конторе «Исидо».
— Его уже похоронири.
— Да-а-а... А где раненые? Уж на них-то наверняка можно поглядеть, — схватился Костя за последнюю улику.
— Они на «Ивами», в разарете.
Это значило таранить крейсер собственным лбом.
— Господин Кикучи, на что вы рассчитываете? Всё, что вы сегодня подстроили, извините, сплошная липа, которая может лишь опорочить Японию.
— Это не имеет никакого значения.
Желтоватое черепашье лицо Кикучи скривилось в усмешке. Он повернулся и стал медленно возноситься по лестнице. Прямодушного Костю трясло. Он пошёл прочь. Для Проминского подобное хамство было вполне логичным. Время дипломатических улыбок миновало. А как оправдаешь немыслимое? И совершенно не тронуло. Зато слишком эмоциональный разворот Кости он счёл неприличным и, приподняв мичманку, с лёгким поклоном сказал Кикучи: