— Пусть одного торговца правда убили, а других ранили. По международным законам я должен получить протест консула Кикучи?
— Разве его ещё нет?
— Увы...
— Это настоящее безобразие...
— Кикучи должен получить от меня официальный ответ с тщательным расследованием случившегося и лишь затем принимать необходимые дипломатические меры. Так?
— Разумеется...
— Ни того, ни другого ещё не случилось, зато уже начали печатать вот это... — развернул Костя адмиральское объявление. — Пожалуйста, полюбуйтесь на сей перл...
С начала беседы Ленлоп скучающе следил за ароматным дымом собственной трубки, либо смотрел куда-то в пространство, будто разговаривал по телефону. С таким же безразличием он скользнул взглядом по леденящим строчкам, невольно выдав знакомство с ними. Тем лучше. Костя гневно бросил на весы правосудия остальные доводы:
— Во всех цивилизованных странах признана презумпция невиновности. Даже у нас и даже при диком самодержавии любого уголовника судили только после того, как была доказана его вина в преступлении. Только? А что происходит сейчас? Не успев предъявить ни единой улики, доказывающей причастность наших солдат или просто русских к налёту, при поддержке организованных демонстраций чохом обвиняется всё русское население Владивостока. В результате адмирал Като, видите ли, принуждён принять меры, какие считает соответствующими. Скажите, пожалуйста, многоуважаемый дуайен консульского корпуса, как всё это согласуется с международным толкованием презумпции невиновности?
— Сразу видно, что вы не напрасно сидели в тюрьме, — признал невозмутимый Ленлоп и, в раздумье погладив на шее тёмную родинку с длинными волосинами, соизволил снисходительно посоветовать: — Уж лучше бы почитали Талейрана. Умница был... Настоящий мудрец. Тогда бы, глядишь, зарубили себе на носу, что искусство государственного управления состоит в том, чтобы зорко предвидеть неизбежное и ослаблять эффект от случившегося. Вот так... А вы, занимаясь химерами, дождались, что Като поставит часовых у дверей Исполкома...
Вот как убедительно ответил досточтимый дуайен, представляющий Великую Британию, каковая постоянно кичилась истинно демократическим почитанием законности. Сгоряча Костя хотел рассказать о Кинге, так же возмущённом скопищем нелепостей, но вовремя придержал язык, поскольку Ленлоп вполне мог помешать выходу статьи. Тогда он тоже пожеманничал:
— Для подобного действия адмирала, кажется, необходимо ваше согласие. Если вы разрешите...
— Что делать? Придётся... В крайнем случае часовые хоть защитят вас от разгневанной толпы или какого-нибудь фанатика.
— Благодарю вас, мистер Ленлоп, за столь трогательную заботу. Следовательно, адмирал Като уже получил карт-бланш?
— Увы, он вытворяет непозволительное... Явно от вас заразился анархией.
— Да, игнорируя собственное правительство, пойти на абсолютно сумасбродный шаг... За это могут элементарно разжаловать в матросы, что для адмирала равнозначно харакири. Как он дерзнул на подобное? Ведь для японца просто немыслимо чихнуть без разрешения начальства. Уж мыто мала-мала знаем их...
— У самураев своя логика. Нам трудно понять её.
— Но мне трудно понять и вашу. Даже отсюда видно, что ваш и американский крейсера стоят по бокам «Ивами». Неужели вы вместе не в состоянии помешать несчастному Като удержаться от харакири?
— Я же сказал: чем их будет меньше, тем лучше для нас.
В принципе всё было ясно. Косте уже надоело слушать скрипучий голос, изрекающий с презрительной медлительностью заурядную чепуху. И особенно противно было видеть родинку, всё отчётливей смахивающую на паука, который постоянно шевелил волосинами лапок. Но необходимо выудить ещё какую-то ценную информацию. Поэтому Костя настырно допытывался:
— Как думаете, что на сей счёт скажет Америка?
— О-о-о, это непостижимо... Президент Вильсон ведёт себя так, словно предлагает нам угадать, что ему будет приятно, и сделать это. Столь странная застенчивость весьма беспокоит нас. Весь-сьма, поскольку предчувствие говорит, что скоро Вильсон первым открестится от своего мессианства, в котором старается всех убедить...
— Однако японцам от него наверняка влетит за самовольство?
— Надеюсь, я как-нибудь это переживу.
— Другие правительства, очевидно, учтут «серьёзность» причины, которая вынудила Като пойти на столь опрометчивый шаг?