— Хм, чудеса да и только... Это не в честь ли солидарности с международным пролетариатом?
— Ступай... Узнаешь.
— Для дела надо бы обязательно послушать, какую сеть он там будет плести вместе с другими. Ведь живём почти вслепую, на одних догадках, чем занимается вся эта шатия. Но идти туда в такой затрапезе... Даже швейцар не пустит. А ничего другого нет.
Костя тоже не мог в таком виде появиться на рауте. Всё-таки неприятно видеть презрительные или брезгливые гримасы лощёных господ, которые ещё чего доброго подадут милостыню. Но Петра занимало иное — нельзя проворонить удачный момент. Поэтому подмигнул:
— А если нам приодеться напрокат?
Глава XVII
Просторный ресторан «Золотой Рог» олицетворял рог изобилия прошлой России. По сравнению с ним царские апартаменты на «Полярной Звезде» казались обычной прихожей. Высокие гости, конечно, были калибром помельче. Всё равно Костя с Петром жадно рассматривали адмиралов Найта, Като и остальных представителей местного Верховного Совета Антанты.
Костя воочию убедился, что Кикучи надул его, поскольку совершенно не походил на прежних. Ленлоп чинно представил всем красного губернатора, по-отечески пожурив за детскую болезнь левизны, жертвой которой стал сам Ленин. Другие консулы выступили ещё деликатней, уверяя друг друга в благожелательном отношении к России. Все единодушно желали ей мира и благополучия. Колдуэлл оказался по-американски более откровенным:
— Военное вмешательство скорее принесёт России вред, нежели помощь в её тяжёлом положении. Вмешательство в русские дела для нанесения удара по Германии может скорей всего явиться способом использования России, нежели оказания ей помощи. Тогда благосостояние русского народа будет использовано для содержания иностранных армий, а не на реконструкцию её собственной армии и прокорм населения. Твёрдо решив направить всю энергию на западный фронт и выиграть войну там, Северо-Американские Соединённые Штаты поставили себе в отношении России лишь задачу поддержки истинной демократии.
Вероятно, чуткий Кикучи уловил в дружных спичах коллег тайный упрёк и решительно отверг воинственность намерений Императорской Японии, доказав, что её идеал заложен ещё Аматераомиками. С тех пор вся политика Императорской Японии покоится на справедливости и милосердии. У неё абсолютно нет никаких других намерений, как всеми силами воплощать основной идеал — сохранение мира. Применительно к Приморью это значило, что ему совершенно не угрожает захват, поскольку Япония вполне довольна результатом Портсмутского мира, по которому получила Курилы и половину Сахалина.
Сплошную идиллию нарушил Агарев. То ли его возмутило общее фарисейство, то ли особенно беспардонное — Кикучи. Хотя вполне возможны другие мотивы. Но с жандармской прямолинейностью он заявил:
— Результаты большевизма в России говорят об опасности не только для богатых. Высокочтимые господа, ради спасения всего человечества эта зараза должна быть уничтожена. Власть, образованная после свержения большевиков, должна удовлетворять самые широкие демократические круги. Это — несомненная аксиома. Так следует...
Рядом сидел Медведев, который наверняка знал продолжение фразы. Скользнув по гранёному носу, его пенсне звякнуло о тарелку и прервало Агарева. Конфузную тишину нарушил находчивый Ленлоп, назидательно проскрипев:
— Здесь только я пью виски своего возраста. Как оно к вам попало?
— Не знаю... Выпил что было налито, — оправдался Агарев. — Да это, кажется, и не виски.
— Значит, вам положена лишь вода. Ваше превосходительство, что вы пили?
— Виски своего возраста, — и не задумался Костя.
— Тогда, мы готовы послушать вас...
Непривычно вёл себя дуайен консульского корпуса, наконец-то расставшийся с френчем, который мешал проявиться натуре. Солидный смокинг позволил это, а солидный возраст виски завершил превращение супер-майора в нормального и даже слегка забавного человека. Признательно кивнув ему, Костя степенно сказал:
— Благодарю вас, сэр. Я чрезвычайно рад услышать здесь добрые слова о России, стряхнувшей царское иго. Я беспредельно счастлив, что у нас нет разногласий по главной проблеме, поскольку мы тоже всеми силами стремимся к благословенному миру. Это убедительно доказано Брестом. Ведь рытье окопов — земледелие такого рода, когда не возмещаются даже семена. Все эскадры — кандалы, в которые закована свобода морей. Тяжёлые орудия постоянно являются выражением политического легкомыслия. Всё сие — такая же аксиома, как ваше единодушное стремление к миру. Кто же мешает нам избавиться от ржавчины подобных аргументов? Не вижу противников. Так почему бы нам, используя счастливый момент, столь же единодушно не подписать священный договор о мире на Дальнем Востоке?