— Эх, вот бы щас осчастливить враз две империи...
Соседняя братва вместе с Петром согласно усмехнулась. Хотя некоторые затем опасливо покосились на своего командира, который мигом приструнил всех суровым взглядом. Зато вечером все поневоле вспомнили пророчество машиниста о грядущей каре за раскалённые небеса, начав допытываться, что им грозит и когда это стрясётся.
— Команды покуда нет, — пояснил Соколов, медленно осенил себя крестом и, глядя в небо, истово взмолился: — Господи, спаси нас, грешных, и помилуй!..
Матросы тоже стали размашисто креститься, хором забубнили молитву.
Всё происходящее Пётр воспринимал, будто сказочный сон. До сих пор еле верилось в это чудо... Ведь родное село Оёк затерялось в далёкой сибирской глухомани. В полном забвении прозябало оно, считая главным событием недели приход из Иркутска очередной партии каторжников, которые под жалами штыков понуро плелись по Якутскому тракту в Александровский централ, знаменитый на всю Россию тем, что из него мало кто возвращался на волю. Поэтому сердобольные жители по стародавней традиции угощали обречённых квасом, потчевали калачами, шаньгами или ватрушками.
Сплошь серые от пыли, вконец изнурённые шестидесятивёрстным переходом в нестерпимую жару, всего раз восстали каторжники, требуя законную передышку около реки, но были усмирены залпом конвоя и, оставив на дороге восемь зачинщиков бунта, покорно запылили дальше. Спотыкаясь, некоторые еле брели... С тех пор никто из них не спешил расстаться с жизнью.
Затихающий звон кандальных цепей обычно сменялся церковным. Купол высокой белокаменной колокольни, с которой неслась по округе цепенящая душу скорбь, трепетно полыхал в лучах заходящего солнца и казался пламенем огромной свечи...
Вот откуда попал Пётр на «Полярную Звезду». Видно, впрямь в рубашке родился.
Когда отец получил из Петербурга долгожданную весточку — тут же стал знаменитым. Все наперебой зазывали в гости тощего бородача в залатанной одежонке и рыжих ичигах. Каждый хозяин считал за честь посидеть с ним за праздничным столом, послушать или даже подержать в руках заветное письмо с государевым вензелем. По-детски простодушные, все искренне завидовали счастливцам:
— Эко подфартило, а?.. Будто самородок, паря, нашёл али прямо на коренную жилу напал...
Смолоду отец вволю пошатался по таёжным приискам, перелопатив горы пустой породы, и верно оценивал точное сравнение. Он согласно кивал, млея от гордости за везучего младшего сына. Шибко лестно было ему, прилюдно поротому розгами за недоимки по налогам казне, сидеть в богатом застолье с именитыми селянами, которые радушно подносили полные чарки, неустанно потчевали отменными закусками и уважительно величали Михайло Григорьичем. От невиданной чести ещё быстрей хмелела кудлатая голова.
Такое событие затмило появление из Иркутска очередной партии каторжников.
Тем временем Петру вновь неслыханно подфартило. Он замер на вечерней вахте у борта. Перед сном по палубе медленно прохаживались миловидная царица с великим князем Николаем Николаевичем. Обычно Александра Фёдоровна не замечала матросов, больше обращая внимания на случайно залетевшего комара, от которого испуганно отбивалась огромным веером. Но тут вдруг подплыла белой павой в широченной шляпе с пышным пером, похожим на распушённый беличий хвост. С резким акцентом она заботливо поинтересовалась:
— Как слюжба идёт?
— Точно так, ваше императорское высочество! — гаркнул ошеломлённый Пётр.
От его выдоха шляпа накренилась, а перо согнулось, точно от наскока ветра. Может, поэтому же воздушная царица попятилась, но всё равно мужественно спросила:
— Как жизн?
Последнего слова всё не было. Пётр озадаченно взглянул на великого князя. Николай Николаевич еле заметно улыбнулся тёмными глазами. Ободрённый Пётр браво громыхнул:
— На ять, ваше императорское высочество!
— Как здор’овье? — не унималась дотошная царица.
— Тоже на ять, ваше императорское высочество! — уже без малейшей запинки отрапортовал находчивый Пётр.
— Ош-шен карашо! — довольно заключила Александра Фёдоровна и важно засеменила дальше.
Весь в испарине от напряжения и радости, что так ловко выкрутился, Пётр неожиданно ощутил под ногами дрожь стальной палубы. Когда подсохшая форменка отлипла от спины, он удивился пустоте разговора. Зачем, для чего нужен такой? Никак не мог сообразить это своим деревенским умом. А зуд любопытства донимал нестерпимо. После вахты Пётр всё выложил Соколову, который усмехнулся: