— Блажишь, братец, блажишь... — одёрнул себя Пётр, намереваясь одолеть возникшую хандру. — Где ты должен пропадать по сию пору? В одиночке! А барствуешь тут! И ещё косоротишьоя от везухи? Да тебе за это мало рожу набить! Какого ещё рожна тебе надо? Брось и не рыпайся! Вон сколько рядом занятий на выбор!
Действительно, можно было изучать иностранные языки. С помощью Лагунова постигать высшую математику, логику и психологию, а под руководством Петровича — практическую и теоретическую механику, строительство железной дороги, любых зданий или тех же бань, без которых никому не обойтись. Он вообще не признавал безграмотных революционеров, резонно вопрошая нерадивых:
— Ну, что за прок от вас, сермяжных, грядущему обществу? Какой дельный закон или ценную научную мысль вы можете предложить? Какую уникальную машину или хоть мясорубку способны создать? Ни-че-го. А без этого невозможно заветное будущее. Так учитесь, коль великодушная власть сохранила вам жизнь, обеспечила вас дармовыми харчами, крышей и уймой бесценного времени.
— Х-ху, австрийский император Франц Иосиф за всю жизнь прочитал всего одну книгу и ничего, кажется, до сих пор здравствует, — отрешённо добавил Леонид.
— Интересно, какую ж? — прямо воспрял Гуревич.
— Да не, успокойся. Не твоего дорогого Ницше, а «Боевой устав пехоты».
— М-да-а, это для нас незыблемый авторитет... — улыбнулся Петрович и, с причмокиваньем посмаковав редкое наслаждение, заключил: — Ай да большевик! Преклоняюсь перед подобными!..
Мудрец был абсолютно прав. Грех не воспользоваться почти райскими условиями. Но больно уж тяжко изо для в день убивать одну тошнотворную скуку — другой. Как бы потом не пришлось просить многоуважаемых товарищей о разрешении надеть петлю. Вероятно, потому же и Леонид настырно уклонялся от приобретения фундаментальных знаний, изучая лишь польский язык. Это позволило ему заметить муторное состояние друга и посочувствовать:
— Э-эх, как томит богатырская силёнка-то... Куда бы её применить для общей пользы?
— На носу перевыборы старосты. Хватит ему тянуть второй срок. Теперь наш черёд. Возьмёшься? — предложил Дмитрий.
— Да я же новенький...
— Тем больше шансов и чести, — заключил Леонид.
— Давайте попробуем...
Кроме камерных забот, невольно отвлекающих кислые мысли, Петра заинтересовало поведение каторжан в партийном и личном отношении. Это всегда полезно знать. Леонид немедленно занялся агитацией, страстно уверяя каждого, что новый староста гарантирует лично ему за поддержку по лишней горошине и паре самых жирных червей в гороховом супе. Соблазн подействовал почти на всех, кроме Гуревича, который по анархистской привычке возмутился:
— Что ты, чёртов лях, дуришь меня? Пускай он оставит себе хоть всех червяков! А откуда возьмёт на всю камеру лишний горох?
— Из собственной миски.
— Враньё! Такого не может быть! Меня не облапошишь!
Стремясь увлечь за собой всех одураченных, Гуревич первым проголосовал против Петра. Остальные почему-то не поддержали его, дружно потребовав с Петра положенный магарыч и в придачу — нормальное куриное яйцо для Гуревича. Авось, на сей раз всё-таки сумеет стать отцом? Пётр обещал сделать это.
Главной обязанностью старосты являлась делёжка обеденного мяса, которого приходилось на душу от пяти до шести золотников. Если учесть, что половина камеры не получала никакой поддержки с воли, значение для каторжан этих крох было весьма велико. Аптекарских весов, разумеется, не имелось. Чтобы все порции получились ровными, следовало действовать очень точно. Когда Пётр начал колдовать над мясом с остро заточенным ножом, около стола сгрудились наблюдатели, бдительно советуя:
— Ты вон туда, туда прибавь. Ишь, какая маленькая получилась порция...
— А в этой нет ни крохи жирка...
— Зато тут — сплошной жир!
— Да это — хрящ. Протри глаза-то...
— Тоже скверно...
Пётр вконец умаялся, пока разделил все порции, добавляя вилкой нужные крохи. Отошёл от стола, критически осматривая почти каторжный труд. Затем взглянул на притихших наблюдателей:
— Ну, как?
— Сойдёт на первый раз.
— Налетайте!
Многие тотчас проглотили свои доли. Некоторые положили в миски, чтобы дождаться супа. Наконец дежурные принесли ушат щей, которые больше смахивали на обычный кипяток, загущённый кислой капустой. Суп из гречневой крупы тоже скорее напоминал грязноватую жижицу. Самым лучшим считался гороховый. Пётр торжественно снимал ковшом навар из гороховых червей, выплёскивал их в помойное ведро и, тщательно разболтав зеленоватое варево, опять с аптекарской точностью разливал по мискам.