Столь же безукоризненно он подготовил побег своей камеры среди белого дня, во время прогулки. Первым разоружил часового у входа, выпустил солдат на волю и прикрыл отход. Внезапность операции позволила беглецам благополучно достичь вершины горы. Лучший фельдфебель Московского гарнизона точно знал, когда следует находиться впереди или — сзади. Поэтому Годун снова первым вступил на вершину открытого перевала, где всех могла перестрелять очухавшаяся стража. Годун сбил её, открыв огонь по вышкам. А когда последним спокойно поднялся, — его настигла шальная пуля. Раненый — по тайге не ходок, только обуза для каторжан, которым далеко не уйти. Годун простился с друзьями и стал держать погоню. Ошеломлённая точной стрельбой, стража не могла приблизиться к перевалу. Тогда дошлый фельдфебель местной команды обходом подкрался сзади, снёс Годуну шашкой голову и поднял на штыке утихшей винтовки. Лишь после этого возобновилась погоня.
Централ замер в ожидании кар и вестей о захвате сбежавших. Поползли даже слухи, будто Годун хотел, захватив побольше винтовок, выпустить на волю всех, но что-то не задалось. Потом стало известно: его закопали прямо в кустах, где погиб. Жалея героя и завидуя уцелевшим счастливцам, Пётр сказал:
— Всё равно занял достойное место...
Вдруг по централу эхом разнеслось:
— Во-ой-на-а-а-а!..
Камера оглушенно замерла. Понимая, что это значит лично для каждого, все обступили Петра:
— Давай подтвержденье!
Он помчался к Тимофееву. Обычно энергичный, невозмутимый, тот едва брёл по коридору от конторы. Ноги заплетались. Бледное лицо блестело от испарины. Усы подпрыгивали, глаза остекленели.
Дрожащими губами он еле выговорил:
— Россия объявила войну Германии...
— В-вот с-скоты, нашли способ разделаться с революцией!
— Никакие скоты на подобное вероломство не способны. Даже странно, что эти ублюдки оказались способными на такой хитроумный трюк. Ведь он действительно позволит избавиться от революции. Или по крайней мере задержать её бог знает на сколько...
— Вот-вот... Стоп, а как же договор? Я сам видел кайзера, который был у нас на «Полярной Звезде»! Ведь Николай тогда подписал с ним договор о взаимной помощи на случай войны с другими странами! Что же теперь выходит?..
— Очередное блядство, то есть вновь по-родственному договорились о выручке.
Подошедшие старосты других камер помешали дальнейшей откровенности всегда сдержанного Тимофеева.
Как ни велико было потрясение, войну всё-таки ждали, поневоле припомнив: Маркс предрёк её ещё в сентябре семидесятого года и даже подчеркнул, что Россия будет воевать против Германии вместе с Францией. За минувшее время экономические противоречия обострились до предела, вплотную приблизив мировой кризис, жуткий для всех. Поэтому некоторые старались избавиться от наваждения, заговорив его:
— Чур-чур!..
Экспансивные эсеры заклинающе утверждали, что мировая война невозможна, поскольку будет величайшей нелепостью, величайшей жестокостью, какую только можно представить. Отсюда следовал категорический вывод: все здравомыслящие правительства не допустят подобной нелепости! Более заземлённые меньшевики, учитывая крайнее обострение противоречий в капиталистическом мире, допускали вероятность мировой войны, однако молитвенно уповали на европейскую демократию, которая своим влиянием парализует её возникновение. Особенно свято они верили в чудодейственные способности германской социал-демократии. Совершенно земные большевики даже не сомневались в расширении войны, но ставили это в зависимость от поведения пролетариата разных стран. Революционный подъём вполне мог удержать Россию от дополнительной опасности. Всё оказалось не так. Ошеломлённая камера в полном смятении затихла и покорно принимала очередные удары судьбы:
— Правительство объявило всеобщую мобилизацию!
— В крупных городах проходят патриотические демонстрации!
— Стачки прекращаются!!!
— Революция замирает к едрени матери!!!
Все грёзы развеялись. Прокопчённый потолок стал заметно ниже и явно похожим на крышку давно заготовленного гроба. Начались обмороки, сердечные приступы, истерики. Только Леонид, сосредоточенно косоротясь перед зеркалом, старательно выдёргивал на висках седые волосы. Мужественный лях во что бы то ни стало хотел остаться молодым вечником. Неожиданно раздался взвизг торжествующего Гуревича: