Прищурив левый глаз, Воронин точным щелчком сбил с конца носа неприличную каплю пота. Затем укоризненно обвёл взглядом сосредоточенные лица и с подмигом покосился на терпеливого Арнольда. Но молодёжь почтительно ждала авторитетного слова старших. Это право использовал Ман, чернобородый красавец с пышной шевелюрой. Он работал в продовольственной Управе и чаще находился в Харбине или Шанхае, чем тут. Всё же главной причиной его отсутствия в городе была семейная трагедия. Пока большевик мужественно страдал на нерчинской каторге, его жену соблазнил меньшевик Гольдбрейх. Вернувшись после революции домой, Ман ради любимой дочери поклялся простить блудницу, но та предпочла остаться с безбородым председателем Исполкома.
— Я отлично знаю положение на тыщу вёрст в любую сторону от Владивостока. Нигде революцией абсолютно не пахнет. Как в такой обстановке провозглашаться новым Петроградом? Ведь нас всего горстка. Наивно. Чрезвычайно наивно и опасно. Это — пошлый бланкизм! — сурово подчеркнул Ман величественным движением головы. — Ведь против нас не одна местная реакция. А казаки? А японцы, которые со штыками наготове стоят у маньчжурской границы? Разве они дадут нам развернуться? Ни в коем случае! Потому сейчас разумней воздержаться от активных действий, чтоб не подвергать себя опасности разгрома. Лучше подождать, когда созреет общая ситуация и будет легче сопротивляться как внутренним, так и внешним врагам.
Все, кто знал о семейной драме, очень сочувствовали Ману, сражённому двойной изменой жены. Многие уважали его за партийность с начала века. Все были невыразимо благодарны ему за спасение «Красного знамени», уже наперёд обеспеченного бумагой. Все дополнительно сочувствовали ему, преющему в такой окладистой бороде, отпущенной в придачу к волнистой шевелюре. Хотя признавали: вылитый Карл Маркс! И за это чтили особенно. Однако столь редкий пример здравомыслия заставил опустить глаза, щуриться или смотреть в распахнутые окна, а стеснительность мешала остановить журчащий поток, противоречащий естественному желанию каждого сохранить подаренную судьбой честь. Сохранить — значит, спасти от заурядного разгрома. Благо, силы для этого есть. И прямодушный Яков прервал почти незнакомого патриарха:
— Уважаемый товарищ, коли речка не течёт, то превращается в болото. Коли нет никакого революционного действия, то и душевный порыв народа гаснет. Он теряет веру в достиженье заветной цели и превращается в апатичное болото. Потому нужно действовать, чтоб люди видели, как мы не дали себя стоптать, и тоже включались в борьбу за правое дело. Так оно, по-моему, ку-уда интересней ждать, покуда созреет общая ситуация да начнётся мировой пожар.
Мана оскорбила солдатская бесцеремонность и возмутило молчаливое согласие остальных. Не дождавшись поддержки даже от Арнольда, он поднял бороду с мокрой груди и вразвалку покинул комнату. Это расстроило Ковальчука, тоже старого партийца, закалённого тюрьмой и якутской ссылкой. Ефим вытянул из кармана полосатых приказчичьих штанов кисет с успокоительной трубкой, на зависть другим закурил её. С кряхтением посопел, почмокал, морща высокий лоб с нависшей сединой. Наконец по-бабьи вздохнул:
— Ох-х-х... К величайшему сожалению, вы оба правы, Куда ни кинь, — везде клин. Так помирать из-за этого? Ни боже мой! Трудности лишь закаляют настоящих людей. Высокие цели рождают в гордых душах священную жажду подвига. И как это тебя осенило?
— Наверно, благодаря тому, что после Совета вознёсся на Орлиное гнездо, — пояснил Пётр.
— Эх-хе-хе... Всем бы надо там побывать... Так вот, любезные мои, невзирая на колючие тернии бытия, доля нам выпала счастливейшая. Почти — миссия! Но сумеем ли мы во время неизбежного тайфуна отстоять наш маяк с десятком пулемётов? Сомневаюсь. Значит, обязаны подключить всё Приморье, Хабаровск, Благовещенск, Харбин. Тогда нам с Питером будет на-амного полегче. Но это — некая перспектива. Срочно же надо решить уже нашими силами какую-то самую тяжкую заботу народа, ради которого за минувшие полвека революционеры всех мастей извели биллионы пламенных слов. Это и станет конкретным, осязаемым результатом наших полуфантастических планов. Тогда благодарные люди воздадут нам сторицей.
— Хм, кто ж откажется с другого края земли запалить мировую революцию? Клянусь: тут все за это! Вон Ефим уже раскочегарил свою трубку, норовя сыпануть искры в Маньчжурию, Корею, Китай, Японию и Филиппины! — будто на пристани, зычно провозгласил Григорий Раев, основатель профсоюза портовых грузчиков. Кряжистый, как старорежимный боцман, он внезапно легко подошёл к Петру, низко склонил чубатую голову, оказывается, затем, чтобы в следующий миг прямо на стуле поставить его на письменный стол. — Вот где твоё место, победитель!