— Никак не могу догадаться, что значит ваш удивительный визит. Кажется, ничего плохого ночью не стряслось. Я даже видел парочку хороших снов.
— Думаю, вы хотя бы вместе читали сказку о премудром пескаре? — нехотя пробубнил Агарев.
— Ещё в гимназии. А что?
— Да то, что не следовало ему видеть столь приятные сны. Тем паче, когда у нас они в отличие от Америки толкуются наоборот.
— Значит, э-э, прямо в руку. Держите!
Гольдбрейх выхватил из кармана обжигавшую телеграмму. Арнольд скользнул по ней взглядом. Для верности прочитал снова и озадаченно закусил губу. Потом вздрагивающей рукой протянул бланк Петру. Тот удручённо поиграл желваками. Но уже сказалась привычка жить независимо от столичных событий. Вдобавок подкатило злорадство, что не обмануло предчувствие. Укорил:
— А ещё уверяли, будто нет греха за душой... Хотя как его почуешь, коли нет самой души... А без неё какая к чертям революция... Тогда уж снимайте маскировку и надевайте... Старый, да, самый старый средь нас марксист — в новеньких генеральских погонах диктатора. Шик!
— Э-эм, к вашему сведению, ничего зазорного в этом нет. Напротив, ещё с незапамятных времён диктатура считалась, а-а, почётной миссией, ибо в критические для государства минуты, э-э, сенат Древнего Рима назначал диктатором самого, э-эм, выдающегося человека!
Бывший бухгалтер керосиновой фирмы «Метеор» приосанился, грозно свёл чёрные брови, антрацитовые глаза высокомерно остекленели. Ну, натуральный чин императорской свиты, лишь без раззолоченных эполет и в заурядной жилетке приказчика. Оставалось завершить комизм ситуации, Пётр привычно щёлкнул ботинками, взяв под козырёк:
— Ваше высокосиятельство, что нам теперь делать?
— Сдайте власть! — отчеканил Гольдбрейх уже диктаторским тоном.
— Ого, как прытко! Не слишком ли? Лучше для начала скажите, что стряслось в Питере? Не мог же Керенский с бухты-барахты превратиться в палача.
— Э-эм, разве не читали в газетах про очередные беспорядки? Ваши собратья и спровоцировали ответные кары. Других подробностей мы, к сожалению, а-а, не знаем. Я сам запросил о них Петросовет и ЦИК.
— Уж не с помощью ли немцев орудует Херенский? Вдруг уже сдал им столицу? — задумался Пётр.
— Господь, э-эм, с вами! — возмутился Гольдбрейх, сверкнув глазами, в кромешной тьме которых отражалась только люстра. — Это просто, а-а, немыслимо! Кто пойдёт на такое кощунство?!
— Хм, ради спасения собственной шкуры... Кстати, Бисмарк за усмирение революционного Парижа получил полмиллиарда франков. Интересно, какую же гору золота посулили Вильгельму за штурм Петрограда?
— Наверняка с Исаакиевский собор! — наконец рыкнул возмущённый Арнольд с такой силой, что заиграла вся люстра, жалобно зазвенев. Чтобы она случайно не осыпалась на стол, Арнольд потише спросил: — И этот абсурд говорит глава революционной власти? Просто невероятно! Вы хорошо знаете нас... Пожалуйста, объясните, как вы могли решить, что мы от страха тут же поднимем руки? Впрочем, теперь дело даже не в нас... Вы отлично знаете, сколько мы потрудилась для сплочения людей, чтобы они почувствовали свою силу, свою способность стать властью. И вот предлагаете всё изменить... Как такое возможно? Это всё равно, что заставить поезд на полном ходу повернуть назад. Кто способен совершить подобное чудо? А если решится, так рабочие, солдаты, матросы и крестьяне уже не дозволят сделать это. А кто стоит за вами, господа присяжные его величества капитала? Кто? Где они? Что-то не вижу.
Медведеву стало понятно: товарищи большевики ещё ничего не знали о петроградских событиях. Значит, телеграфисты надёжно перекрыли всю информацию из России. Это окрылило, мигом растопив досаду на колебания, погубившие столько бесценного времени. С искренним сочувствием к невольным жертвам он вздохнул:
— Да, ситуация чрезвычайно сложна. Ведь результат упорной революционной борьбы оказывается противоположным заветным чаяниям... Катастрофа! Далее... Тёмный народ сперва должен привыкнуть к новому положению раскрепощённого раба, должен умственно и психологически созреть для более высокого этапа, каковой вы ему предложили, наивно полагая, что питекантроп может прямо из пещеры шагнуть в коммунизм. Право слово, сие столь же нелепо, как если б в наших мастерских под руководством Петра Михалыча впервые соорудили Эйфелеву башню. Но вам благодаря повальному энтузиазму всё-таки удалось осуществить восьмое чудо света. Ныне возникла проблема, как перелиться в прежнее состояние. Конечно, прежде всего проблема для вас. Уже столько времени гарцевать на белом коне и вдруг сменить его на белый флаг... Посему ваше возмущение вполне логично и понятно. Однако как бы мы с вами ни стремились к заоблачному идеалу, то бишь, как бы ни горели желанием осуществить заветную мечту человечества о земном рае, — окружающая нас непотребная жизнь обязывает крепко помнить мудрое завещание прозревшего перед смертью Огюста Бланки: «Хоть в наших сердцах горит огонь революционного энтузиазма, в наших головах должен царствовать холод политического расчёта». Я вразумительно говорю?