— Ты пошукай здесь, а я там, — показал он на возвышающиеся у леса холмики землянок. — Вдруг есть свободные.
Мочихин обошел здание вокруг, нашел дверь. Помещение, в котором он очутился, напоминало что-то вроде подсобки. В углу валялись тормозные колодки, промасленная обтирочная ветошь и большая куча желтого песка. Как бывший железнодорожник, Мочихин определил, что раньше здесь была или пескосушилка или пункт технического осмотра вагонов. Старшина огляделся, оценил достоинства и недостатки помещения и пришел к выводу, что полроты здесь вполне можно разместить, если поставить пару буржуек. Затем он пошел к складам — посмотреть, что там. Но метров за сто до них его остановил часовой.
— Сюда нельзя, — держа наизготовку трехлинейку, заявил он. Часовой понял, что матрос с эшелона и подыскивает жилье. — Ты, друг, иди вон к тем баракам, — показал он в сторону леса. — Туда ваши уже пошли.
Мочихин ухмыльнулся: конечно, пошли, не один же он такой ушлый! Костенко, наверное, тоже уже там побывал. «Черт возьми, завезли неизвестно куда, и мерзни здесь как суслик!»— подумал со злостью он, а вслух сказал:
— У вас всех так встречают? Ни оркестра, ни угла…
— Всех, матрос, всех, — невозмутимо ответил часовой. — Вашего брата везут сюда и везут. Второй эшелон уже прибывает — и все матросы. Может, с географией напутали? Моря-то тут нет, одни болота. А что касается музыки, то финны тебе ее могут устроить!
— Неужели передовая так близко? — удивился старшина.
— Передовая-то далеко, а они нет-нет да наведываются.
— Так всыпать им надо покрепче, а то ведь никакого житья не будет!
— Вот тебя, матрос, и привезли для этого. Посмотрим, как ты им всыпешь. В штаны не наложишь?
— Иди ты, знаешь куда! — старшина хотел выругаться, но смолчал, развернулся и пошел к спрятавшимся в лесу двум баракам, которые он только сейчас разглядел.
У бараков, длинных и приземистых, скопилось много красноармейцев с эшелона. Все суетились, словно устраивались надолго, навсегда. Взводные их подгоняли. На одном из бараков уже появилась табличка «Рота ПТР», у другого бойцы из комендантского взвода забивали досками разбитые окна, как в коровник, таскали охапками солому, прихваченную из теплушек эшелона. Мочихин не нашел ни Костенко, ни кого-нибудь другого из своей разведроты.
Старшина пошел назад, к эшелону. Отойдя немного, оглянулся: отсюда бараки были похожи на огромный муравейник. К каким только условиям не приноравливается человек! По всем меркам в эти бараки поместится от силы человек двести — триста, а тут — чуть ли не полбригады! Но самое удивительное в том, что никто из них не думает: появись самолет противника — потерь не счесть!
Но фронт себя еще не показывал — не гремели выстрелы, не свистели снаряды, не было и самолетов. Наоборот, стояла звонкая утренняя тишина, кругом все будто вымерло, и лишь суматошное столпотворение у бараков напоминало, что идет война.
— Иван! Мочихин! — вдруг услышал старшина. Остановился. К нему спешил аджарец Гвасалия, его второй номер.
— Ты где, дорогой, потерялся? — подойдя к нему, заговорил Гвасалия. — Ушел, понимаешь, и все, нет и нет. Костенко уже вернулся, тебя — нет. Он послал искать.
— Нашел Костенко жилье? — не объясняя, где был, спросил Мочихин.
— Мы все уже в землянке. Костенко, понимаешь, уговорил саперов потесниться. Тут совсем близко. Землянка большая, с нарами, а их немного. Понимаешь, пустили! — словно удивляясь добродушию саперов, проговорил Гвасалия.
— И все поместились?
— Понимаешь, дорогой, почти все. Немного тесно, но я на нарах место тебе занял. — Гвасалия шел впереди, постоянно оборачиваясь на старшину, взмахивая руками. — Они, понимаешь, говорят, что нас опять в резерв армии. Где-то рядом тут будем.
Вскоре Гвасалия привел его к землянке, в которой устроились разведчики. Она находилась недалеко от железнодорожной станции. Вернее, их было тут несколько. Вырыли землянки, по определению Мочихина, опытные солдаты — в болотине, но зато со всех сторон их надежно защищали невысокие скалы. От землянок к станции тянулись ходы сообщения, тоже сделанные на совесть.
Разведчики встретили Мочихина громким восклицанием: «И на этот раз не потерялся!» Одни из них уже вскрывали банки с консервами, пили чай, вскипяченный на чугунке, другие просто лежали на нарах, отдыхая от долгой езды в вагоне.
Так начался новый день их пребывания на левом фланге Карельского фронта…