Калима выдвигается из-за его спины, подходит ко мне. От неё пахнет жареной картошкой. Я представляю, как они едят картошку с чесноком и кислой капустой, запивают клюквенным соком (в местных лесах ягод видимо-невидимо), о чём-то судачат с гномами и смеются над грубым и недалёким солдафоном Oтто Пельтцем, который неотёсанным чурбаном лежит в сарае и по санитарным причинам не может принять участия в общем веселье…
У меня кружится голова.
Я обезумел от голода.
— Я не хочу спать, Василий, — прикосновение Калимы мне неприятно, как и её присутствие. — Я лучше пойду вперёд. А вы нагоняйте.
Василий, вслед за Калимой, подходит ко мне ближе.
— Ты чувствуешь одиночество, Отто. Ты в обиде за отсутствие солидарности. Ты голоден, мы сыты. Для нас эта прогулка — удовольствие. Для тебя — мучения, которые никто с тобой не разделяет. Верно?
Я смотрю в его глаза. За прошедшие сто лет он ничуть не изменился. Даже фиолетовый комбинезон с зелёными пятнами тот же. Только чуть больше помятый и поношенный. Зажигалку, вот, подарил… ещё из ТОГО набора.
Когда мы с Калимой шли к разбитому крейсеру, и, следуя его указаниям, ремонтировали шлюзовую камеру, я каждую минуту хотел и боялся нашей встречи. Но всё произошло буднично и просто.
Он поджидал нас в коридоре сразу за отсечной дверью шлюза.
— Какой ты стал домашний, Отто, — осуждающе взглянув на мой новый костюм, сказал Василий. — А ты расцвела, — заметил он Калиме.
Потом мы долго кружили над останками челнока Катерины. Они обсуждали возможность стыковки, а я прислушивался к своему ужасу и больше всего хотел, чтобы мы убрались из этого места поскорее. Но они упрямцы почище моего.
Они нашли способ проникнуть внутрь изувеченного корпуса челнока. Василий вернулся, как всегда спокойный и сосредоточенный на своих больших, взрослых проблемах. Калима, напротив, весело щебетала, держа в руках мой кораблик.
Дура. Не надо было его брать.
От них слабо, но ощутимо несло трупным запахом, и мой ужас перерос в злобу и раздражение.
Я удивился, насколько они похожи.
Мне стало горько. В очередной раз мои фантазии сыграли со мной злую шутку.
Я доверился иллюзии. Я поверил миражу в бесплодной, выжженной ненавистью пустыне.
— Не сходи с ума, Шарки, — возвращает меня к реальности спокойный, уравновешенный голос Василия. — Не так уж твоя душа и пустынна. Ты ещё нужен нам.
Вот так. Нельзя в одиночку отправляться в путь ночью не потому что нужен, а потому что "ещё нужен". А как отработаешь своё, пропадай пропадом!
— Это не совсем так… — всё ещё пытается заглянуть мне в глаза Калима.
— Но и не совсем не так, — замечаю я. — Ребята, ваше присутствие действует мне на нервы. Будет или по-моему, или никак. Я ухожу.
— Мне казалось, мы обо всём договорились…
— Я помню договор. Я помогаю тебе открыть дверь, ты возвращаешь меня в узловую точку моей реальности, чтобы восстановить равновесие. Калима решает свою судьбу до того, как мы разойдёмся. Не вижу противоречий.
— Противоречие в том, что ты ставишь под угрозу свою жизнь, а значит и условия договора.
— Никакой угрозы нет, поскольку мой заложник обещал нам проход к Западным воротам, и его клятва тебя полностью удовлетворила. Или не так?
Василий молча поворачивается и направляется к корчме.
Калима, не оглядываясь, идёт за ним. Ну, и славно!
Я возвращаюсь к сараю, широко распахиваю створки ворот и быстро собираю свои пожитки. Резиновый чехол, на две трети пустой мешок с водой, тщательно завёрнутый пакет с галетами. Основной запас воды для меня нёс Василий. Возьмёт — не возьмёт? Не важно! Трое суток перехода… мне и этого хватит.
Выхожу из сарая.
Всегда далёкие, выступающие из-за горизонта вершины гор, заливающие фиолетовым светом этот мир ночью, сегодня особенно близки. Ледник в форме перевёрнутого полумесяца левым рогом указывает на положение Западных ворот. За эти дни я научился безошибочно находить его в нагромождении скал и трещин; сбиться с пути невозможно…
Дорогу заступают двое уродцев.
Это те двое гномов, что вышли на шум из корчмы вместе с Василием и Калимой.
Один из них требовательно указывает на вилы, другой решительно заявляет:
— Это наши вилы!
Я улыбаюсь. Вот и есть на ком отыграться.
Первый хватает своего приятеля за руку и оттаскивает его в сторону.
— Кажется, мы ошиблись, — примирительно басит он. — В темноте всякий может ошибиться!
Молча стою, наблюдаю, как они пыхтят и выкручивают друг другу руки.