— Напрасно, — обиженным тоном заметил гном. — Дважды я одолжений не делаю. Теперь сам её лови.
Отто смотрел, как Флавий кожурой банана в несколько лепестков снял мягкий хитиновый панцирь и впился зубами в розовую плоть. Жёлто-коричневая жидкость поползла по подбородку и тяжёлыми маслянистыми каплями заструилась в траву.
Карлик застонал от наслаждения. Даже в его похрюкиваниях и причмокиваниях Отто слышал ритм недавней песни.
— Думаю, дело не в твоей брезгливости, — внезапно подал голос Флавий. Откусив приличный кусок и тщательно его прожевав, он продолжил: — Ты просто не поверил, что я и в самом деле о тебе побеспокоился. Я прав?
— О чём ты всё время напеваешь? — спросил Отто.
— О тебе, — немедленно отозвался Флавий. — О твоём мире. Твоя женщина сказала, что вы пришли снизу, это правда?
— Это не моя женщина.
— Из её слов следовало другое. И каково там? Туда много наших ушло, — он чуть подумал, потом с удивлением добавил: — Да почти все!
Отто перевёл взгляд на дышащую зноем степь: жёлтая трава, с редкими красными и голубыми пятнами неизвестных цветов, и ослепительное голубое небо.
— Побереги глаза, — подал голос гном, — мы далеко ушли, они нас не скоро нагонят.
"Если двигаться без остановок, то к вечеру достигнем подножия гор, — подумал Отто. — Главное — не останавливаться. Ворота под левым рогом…"
— У вас там все такие разговорчивые? Прямо рта не даёшь открыть! Эй! Я к тебе, между прочим, обращаюсь!
— А ты не обращайся, — посоветовал ему Отто.
— Я тебя раскусил, — заявил Флавий.
Разделавшись с первым насекомым, он немедленно приступил ко второму.
— Сейчас ты действуешь по программе "в тылу врага среди враждебно настроенного населения…"
Отто внимательно посмотрел на гнома:
— И что дальше?
— Странный ты, — ответил Флавий. — Но понятный. Все твои решения ясны на тысячу лет вперёд. Солдат! Я знаю, что такое армия. Два огромных недостатка…
— Только два? — усмехнулся Отто.
Малыш вдруг показался занимательным собеседником.
— Недостатков не счесть, — важно поправился Флавий. — Но тебе аршинными гвоздями в башку забиты два: сила и приказ. Вместо слова — сила, вместо совести — приказ.
Он выбросил наполовину съеденный кусок саранчи и взял новый.
— Невкусный, — скривившись, пояснил он. — Если там, внизу, — оторвав левую руку от пищи, гном ткнул указательным пальцем в землю, — все такие, как ты, то нашим придётся несладко.
— Ты говорил о гвоздях, — напомнил Отто.
— Разве? — удивился Флавий. — Нет, я говорил о совести. Внутри каждого из нас, где-то там, глубоко внутри, кто-то прячется. Тот, кто знает всё. Это он не даёт нам покоя в минуты счастья. И он утешает в тяжёлые дни. Его голос почти не слышен. Его намёки в предчувствиях и снах туманны и не ясны…
— Мне говорили, что здесь водятся пророки, ты, случаем, не из их компании?
— Пророки не "водятся", пророков изводят.
— Почему?
— Люди не любят правду. Они боятся её.
— Почему?
— Потому что человек всегда ошибается. Все его решения ошибочны: у кого больше, у кого меньше. А правда — это ущерб гордости, — мало приятного в осуждении твоих ошибок.
— О чём это ты?
— Об истине, о правде, о которой нужно кричать с высоких амвонов…
— Есть места и повыше, — насмешливо оборвал его Отто.
— Это какие же? — насупившись, поинтересовался Флавий.
— Больничная койка!
— Койка? — переспросил гном. Его лицо озарилось пониманием: — А-а! В том смысле, что когда болен, тяжело с неё вставать, да?
— Нет, — Отто отрицательно качнул головой. — Потому что с неё хорошо видна приёмная Господа Бога.
"И книг на весь госпиталь — три: Библия и два томика Ленина. Там же я и русскому выучился…"
— Очень остроумно, — скривился Флавий. — Но почему тебя не интересует истина? Я мог бы тебе рассказать…
— Не нужно. Зачем мне твоя истина? Мне бы со своей разобраться.
— С этим, как раз, просто. Твоя истина — сила. Если довод слаб, хватай за горло. Так?
Отто промолчал, но Флавий и не нуждался в его комментариях.
— Твоя сила подчиняет себе всё, что бы ты ни сказал: от первого слова до последнего. Ты сам провоцируешь конфликты, потому что ты к ним готов. Тебе легче человека убить, чем объяснить ему, чего тебе от него надо… — он вдруг умолк, потом неожиданно признал: — Мне всего не съесть.
Он с грустью посмотрел на дымящиеся останки саранчи и тяжело вздохнул:
— Плохая примета: оставлять пищу.
Отто встал. Тщательно скатал спальный мешок и забросил его на плечи.