— Догоняй, — вместо объяснений бросил он Флавию и двинулся навстречу дню и палящему зною.
— Пересидели бы жару, — крикнул ему из-за спины гном. — Небо сегодня что-то тяжёлое.
Отто не обернулся.
Он вышел из тени деревьев и сразу почувствовал себя как в духовке. В сторону гор, в спину, едва заметно тянул слабый ветерок, но он не приносил облегчения. Скорее наоборот: подсушивая намокшие от пота бинты и одежду, провоцировал новые порции пота.
"Совсем как бельё на ветру", — подумал Отто.
Он шёл лёгким походным шагом, навстречу горам, прислушиваясь к звону загнанных жарой в траву насекомых.
Через полчаса он обернулся, чтобы оценить пройденное расстояние: пятно рощи, в которой остался Флавий, коричневой выпуклой кляксой темнело на фоне бледно-голубого неба. Восточные горы, откуда две недели назад они начали своё путешествие, теперь были далеко, и давно уже скрылись за близким горизонтом.
Отто, не замедляя шага, смотал бинты с рук и с головы.
Сразу стало легче. Можно было остановиться и полностью раздеться. И бинты просушить, и одежду. И самому отдохнуть. Шли вторые сутки его движения.
"Интересно, это похоже на степь Украины? — подумал Отто. — Дед погиб в первый месяц войны. Он получил пулю в лицо из высокой травы. Тогда ещё командиры подразделений находили время, чтобы сообщить родным об обстоятельствах гибели солдата. Вот только лейтенант, далёкий от сельского хозяйства, так и написал "выстрел из высокой травы". И это ещё одна тайна, которая уже никогда не будет открыта: это была пшеница или рожь? А может ячмень? Или ответ в том, что это совершенно не важно? Чёртов гном, всю душу разбередил: кто там, глубоко внутри? А в самом деле: кто?" А на фронте рвутся,
— тихонько затянул Отто, — Бомбы и гранаты. Девушки плачут — Как вы там, солдаты?*
Припомнились традиционные перебранки, без которых не обходилось ни одно фамильное празднество или застолье. Родной брат отца матери служил "старшим куда пошлют" при штабе генерала Хёппнера. Вопрос о том, почему Четвёртая танковая группа неделю ждала приказа о наступлении, обсуждался с такой горячностью, будто время 3 июля остановилось. Будто они, старые перечницы, с изъеденными ржавчиной псориаза руками и налитыми кровью глазами, по-прежнему решали судьбу Ленинграда. Будто на дворе всё ещё лето 41-ого: танки стоят, а русские прячутся по лесам, не в силах понять: где у них запад, где восток, и в какую же, чёрт подери, сторону им бежать…
"Почему он умер своей смертью в 56-ом? — надрывался старческий дисконт. — Его не увольнять надо было в 42-ом, а расстрелять в феврале 38-ого вместе с Бломбергом! Всё тогда было бы по-другому!.."
"Я спросил у отца: почему они так волнуются, почему кричат? Ведь всё давно закончилось. Перемололось, смешалось с землёй и сгнило, оставив после себя миллионы страниц книг и мемуаров, неотвратимо засасываемых тишиной и забвением в пыль запасников библиотек. Это всё в прошлом, это никому не нужно…
— Ничего не закончилось, — ответил папа. — Для них это было вчера. Ожидание победы и сокрушительный разгром. Для них — это катастрофа, которая убила всё: молодость, надежды, мечты… Это не они кричат. Это их совесть воет. На дожитии у них ничего нет, кроме этих воспоминаний. Они живы только тем летом. А сегодня всего лишь ждут смерти. Очень долго её ждут…"
Закружилась голова, в глазах потемнело. Приподнятая для следующего шага правая нога заскользила в сторону, не находя опоры.
Отто, выставив перед собой руки, упал.
"Война не закончилась, — услышал он голос отца. — Война не заканчивается, пока жива память о ненависти…"
Несколько мгновений лежал неподвижно, пытаясь понять, что произошло. Зашевелился, попробовал подняться, и вновь рухнул в траву. У него отчаянно кружилась голова. Перед глазами плыли тёмно-фиолетовые пятна, в ушах шумело.
"Это от голода, — пытался он себя успокоить. — Наверное, это я уже "взалкал". Или солнечный удар…"
Он даже обрадовался. Это было отличное объяснение. "Меня убило солнце!"
Потом он вспомнил, что в этом мире нет звёзд.
"Какая разница? Значит это тепловой удар, голод и обезвоживание организма. Точно! Я потерял много влаги".
Не пытаясь открыть глаза, на ощупь, он отыскал контейнер с водой, перевернулся на спину и попытался тоненьким ручейком полить воду себе на лицо.
Ничего не вышло.
Или он промахнулся и впустую израсходовал остатки воды или заросшее бородой лицо потеряло чувствительность.
Тогда Отто смочил водой бинты и осторожно вытер ими лицо. Это помогло. Стало легче. Он расправил бинты и положил их себе на лицо. Потом осторожно чуть приоткрыл глаза. Да. Всё в порядке. Уже прошло. Он видел светлую массу бинтов и полоску голубого неба, чуть выглядывающую из-под марли.