Но он не просто понял язык. Он уловил суть песни, её ритм, и абсолютно точно, без всяких приближений, воспроизвёл заключительную строчку припева.
— Ты ведь немец, да? — он улыбался мне.
Глаза теперь были ясными, мимика и жесты приветливыми и дружелюбными.
— Да, чёрт подери! — я не решился спорить, — я — немец.
— Но не из Германии, — уверенно сказал он. — Скажи ещё что ни будь.
— А ведь я о тебе слышал, Иван. Это ты тот самый миллионер-полиглот, которому я консервированные лимоны нёс?
— Консервированные лимоны? — он нахмурился. Учитывая отсутствие бровей, выражение лица совершенно не соответствовало удивлённым интонациям: — Точно! — он захлопал в ладоши. — Австрия. Верно? Небольшой городок, нанизанный на автостраду, на высоком холме замок, нет, древняя крепость. Да и не холм, пожалуй, — гора. Река, мосты…
Я с ужасом ждал, что он назовёт мой родной Грац, но он обмяк, опустил плечи и сощурился на тлеющие угли угасающего костра. Мне вдруг стало холодно. Что судьба с нами вытворяет?! Всего десять часов назад я был отцом семейства и владельцем океанской яхты, дрейфующей у берегов Австралии. А теперь сижу с полусумасшедшим гением и участвую в лингвистических изысканиях на открытом воздухе. Без яхты и без семьи…
Да и ему, наверняка, не сладко: гений, "толмач от Бога", вместо тишины библиотеки, размеренной, налаженной жизни, вынужден сидеть у костра с неизвестным бродягой.
Вот только Грац… никогда его не считал "небольшим городком".
IY
Утро выдалось хмурым и неприветливым. Холодный, шквалистый ветер прибоем давил траву, которая, едва успев разогнуться, тут же склонялась под его следующим натиском. Лохмотья серых туч проносились над головой, безуспешно пытаясь дотянуться до поверхности болота сиреневыми клочьями липкого тумана.
Было мрачно, сыро и холодно.
Василий, обхватив себя за плечи, внимательно следил за действиями Отто, который сноровисто развёл костёр, и повторил вчерашний трюк с чумпелем. Не сумев справиться с пережитым потрясением, Василий производил угнетающее впечатление великолепной, дорогой, но сломанной машины. Его огромная лысая голова временами раскачивалась из стороны в сторону, движения были скованы, мышцы лица расслаблены и неподвижны, разговор отрывочен и часто бессвязен.
Он с удовольствием выпил свою порцию супа, но, к большому разочарованию Отто, прояснить ситуацию то ли не хотел, то ли не мог. Утверждения, что это важная государственная тайна перемежались мольбами ничего не рассказывать матери. Терпение Отто истощалось: единственный свидетель трагедии не собирался ему помогать.
Когда "беседа" захлебнулась утверждениями "он — это не я, а я — это точно я", Отто решил прекратить бесполезный разговор.
Эксперименты с телефонами тоже не принесли никаких результатов. Парни были на редкость дисциплинированными: все исходящие звонки замыкались на номера автоответчиков "Новых услуг", а входящие были заблокированы сложными паролями, с которыми Отто не сумел справиться. Он попытался прорваться к электронным записным книжкам телефонов, но вновь столкнулся с просьбой программы ввести пароль и тут же отступил. Отто знал, что при таком режиме секретности, любая, даже самая безобидная команда, может привести к полной очистке памяти телефона.
И эта линия никуда не привела.
Ближе к полудню немного потеплело: ветер утих, и выглянуло солнце. Отто вылез на верхушку одного из мегалитов и попытался в бинокль разглядеть свою вчерашнюю вешку. Безуспешно. Зато хорошо просматривался хвост вертолёта, всё так же упрямо попирающий далёкий горизонт.
Отто связал вещмешок обручем, перекинул его через плечо и двинулся по направлению к вертолёту. Василий, чуть прихрамывая, последовал за ним, не делая попыток догнать, но и не отставая.
Лишь когда они подошли к вертолёту, он поровнялся с Отто и, показывая пальцем на торчащую из травы трубу, заявил:
— Это вертолёт!
— Точно, — буркнул Отто. — Он — это не ты.
Василий счастливо заулыбался. Рядом с сухим, поджарым австрийцем он выглядел великаном.
— Ты добрый.
Отто вздохнул. Только два человека когда-то рискнули произнести эти слова. И оба они мертвы.
Он сбросил с плеча вещмешок и расстегнул тяжёлый пояс с ножами, затем подтянул шнуровку костюма на запястьях и лодыжках, герметизируя одежду. Последний шнурок на шее он проверял особенно долго. Ему очень не хотелось лезть в тёмную, отсвечивающую чёрным воду. Но надо было или сделать это, или признать своё поражение и идти сдаваться. Там внизу его ждали карты местности и, возможно, оружие, без которого отправляться в долгий пеший переход было неразумно.