— Сильно болел живот, — спустя минуту сказал он.
— Живот?
— Да, живот. Несколько дней. Помню чувство голода. И злость. Я их ненавидел. Они едят, шутят, смеются… А я не могу. Тошнит… Я уходил, но возвращался… — у него дёрнулось веко.
— Не напрягайся, — сжалился Отто. — Но согласись, звучит странно: и про агента помнишь, и про Москву… а оперативная память пуста. Так, что ли?
— Я помню, что это как-то связано со льдом.
— Льдом? — Отто вспомнил о том, что бос, и зябко повёл плечами.
— Да, льдом. Погибнет много людей, возможно, все.
— "Все" — это сколько? — хладнокровно уточнил Отто. — Так, чтобы совсем "все", не бывает. Кто-то всегда остаётся.
Василий молчал.
"В этой истории всё не стыкуется, — подумал Отто. — Последний раз экспедиция выходила на связь трое суток назад. Покойники, чтобы так зацвести зелёным, должны были посидеть под солнышком не меньше недели. А Василий… Сколько времени заняла его прогулка за шаром, он не помнит. Но вчера он вышел к костру чистеньким, ухоженным, и, самое главное, выбритым. Прошли только сутки, а голова и лицо уже чёрные от щетины…"
— Всё человечество, — сказал Василий.
— О чём ты?
— Лёд. Он будет всюду. Замёрзнут все люди.
— Скоро?
— Не знаю, — признался Василий. — Не помню. Но такое уже было. Раньше. Давно. И не один раз.
— Это они тебе сказали?
— Это нельзя назвать разговором. Информацию впрыскивают, как инъекцию. Много света и очень больно, как взрыв. А потом вспоминаешь…
— Интересно, — вежливо сказал Отто. — И что было потом?
— Потом и вовсе какой-то бред. Кошмар. Страшно. Ничего не понимаю. Вроде бы я видел себя. И всех их. Только это не я. Я это точно знаю, потому что я — это я, ты же видишь…
— Стоп, — остановил его Отто. — Хватит.
"Не хватало только, чтоб он опять свихнулся…"
Василий покорно замолчал.
Его пророчества не произвели на Отто никакого впечатления: "Мало ли что придёт в голову напуганному человеку"?
— Выбросил бы ты эту дрянь, — Василий кивнул в сторону вещмешка. — Смердит, дышать невозможно.
— Ну да, и всё это барахло носить в карманах?
— Барахло тоже выбрось. Позволь мне по телефону вызвать эвакуаторов. Суток не пройдёт, как мы посмеёмся над этими ужасами в приличном ресторане…
— Звонить мы не будем, — сказал Отто. — Даже если нас усадят спиной к спине и заставят отравиться, предварительно сбрив отовсюду волосы… телефон я тебе не дам. А дам я тебе нож, треть питания и монитор, чтобы ты не заблудился. И разойдёмся прямо сейчас. Тебе нужно спешить — большие деньги без присмотра, что красивая жена без одежды. А мне спешить некуда…
"Ни денег, — подумал он. — Ни жены".
— Да ладно тебе, — сказал Василий. — Мало ли у тебя было падений? Спиши всё на обстоятельства. Что толку в мести, если недоразумение уже произошло? Забудь…
— Забудь? — вскинулся Отто. — О чём забыть? О том, что я — Отто Пельтц, и у меня вчера украли счастье?
— Брось, что такое счастье?
— Вот только хрени не нужно. Счастье — оно и есть счастье. И его у меня украли. И, знаешь, мне это не нравится. Кем бы эти твари ни были, они мне должны. И даже если они не захотят или не смогут рассчитаться, крови я им попорчу, это точно! Я, знаешь ли, большой специалист по неприятностям.
— Всё равно ничего не вернут.
— Я сам возьму всё, что сочту нужным.
— Месть? Вендетта? — недобро улыбнулся Василий. — Восстановление попранной справедливости?
— Ты против? У меня украли ценности. С какой радости я оставлю зло безнаказанным?
— Ценности? — переспросил Василий. — О каких ценностях ты говоришь?
Нет. О бриллиантах Отто говорить не хотел.
— Смерть моей жены как-то связана с шарами, — сказал он. — Хотелось бы поквитаться.
— Любовь? — с сомнением уточнил Василий. — Весьма хрупкая ценность. В избытке любви человек становится глупцом, в недостатке — камнем.
— Ненависть лучше?
— То же самое. Излишек превращает человека в монстра, отсутствие — в раба.
— И что же? — спросил Отто, — абсолютных ценностей нет? Только "золотая середина"?
— Абсолют тоже есть, конечно, — признал Василий. — Может, эта история для того и случилась, чтобы ты сам понял, в чём абсолютная ценность. За что стоит умереть…
— Возможно, — смысл беседы ускользал. Отто уже начал тяготиться разговором. — Только я говорю о другом. Зло должно быть наказано.
— Ты говоришь о справедливости, — спокойно заключил Василий. — Добро и зло, любовь и ненависть, честь и позор… "качели"! И у каждого человека свои представления о равновесии. А мера равновесия — совесть. Но у совести тоже своя цена. "Не суди, и не судим будешь". Простишь ты, — простят тебя. Но если всё-таки судишь, будь готов к ответу. Ты так уверен в своей безгрешности, что готов настаивать на справедливости?