Этот вывод, к сожалению, не содержит инструкций, как нам туда пробраться.
Василий начинает посмеиваться. Я оставляю осмотр окрестностей и вопросительно поворачиваю к нему голову.
Он охотно откликается:
— Представь себе: стимулы взрослого человека сводятся к получению того, чего он был лишён в детстве. Мои родители были бы поражены, узнав, сколько усердия за последние дни я приложил для того, чтобы всего лишь побаловаться с огнём. Сколько лет прошло…
— Тебе не разрешали играть со спичками? — изображаю сочувствие. — Какая трагедия!
— Трагедия в избранном тобою пути, — немедленно отвечает он.
Что и говорить — загадка, конечно. То ли он о пройденной дороге, с мешками топлива на привязи. То ли о чём-то другом. За последние дни "глубина" высказываемых им истин заметно прибавила. Наверное, он ждёт от меня уточняющих вопросов, просьбы разъяснить… Не дождётся. Мне не хочется спрашивать. Я боюсь его "глубины". Боюсь утонуть.
Возвращаюсь к наблюдению.
— Ты всегда идёшь к цели такими громоздкими путями? — спрашивает Василий.
Молчу. Вопрос риторический. Свою теорию стопроцентных решений я давно ему изложил. Если он такой умный, и вдобавок миллионер, чем зубоскалить, взял бы, да и предложил что-нибудь полегче.
— Я просто к тому, что дрожь берёт, как представлю, что мы с тобой проделали. Твою бы энергию, да в мирных целях…
Вспоминаю раскопки в подвале Калимы. Такое чувство, будто это было тысячу лет назад.
— Расскажи мне о ней, — просит Василий.
Я откладываю прибор ночного видения в сторону и разворачиваюсь к нему. Может, он ещё и мысли читает?
— Расскажи о своей последней работе, — уточняет он.
— Её звали Калима. Неделю назад исполнилось тридцать лет. У неё была мужская походка, много денег и вздорный характер.
Неожиданно на ум приходит один из дней, когда она пригласила меня к себе в кабинет. За письменным столом сидела дородная тётка с крашеными в чёрный цвет волосами и тёмным гримом на лице. У тётки была огромная грудь и тёмно-коричневые контактные линзы, которые придавали лицу черты мрачной значительности. Она плавно раскладывала карты и длинными замысловатыми фразами певуче излагала моей хозяйке её счастливое будущее.
Калима предложила погадать на меня.
Та с готовностью перетасовала карты и тут же выдала свой сценарий вечной любви. Главные роли, разумеется, достались нам с Калимой.
— Вы всегда были вместе, — сообщила "цыганка". — Вы — это одно. Никогда ещё не видела столь тесно связанных судеб. По-сути, одна линия и тянется очень далеко, лет двести на двоих, не меньше. Сама не понимаю…
Мне этот способ заработка никогда не нравился.
Несколько уроков психоанализа, немного внимания, и вы всегда сумеете угадать, что от вас хотят услышать. Но на Калиму этот сеанс почему-то произвёл впечатление.
— Ты спасёшь меня? — спросила она той же ночью.
— Разумеется, — ответил я. — Позвони в офис, измени условия сделки, и буду тебя спасать хоть до второго пришествия…
— Как странно, — вторгается в мои воспоминания голос Василия. — Каких-то сто лет назад просьба женщины о защите наполняла жизнь мужчины смыслом, была предметом его гордости и лютой зависти окружающих. А ведь принято считать те времена куда менее цивилизованными, чем сегодняшнее настоящее…
Я смотрю в его сторону и молчу.
Ночь. Тучи. Ни лица его, ни глаз не видно. Но у меня такое ощущение, что он заглядывает мне в душу.
И мне очень не нравится то, что он там видит.
— Это я так, к слову, — слышу его слова.
Они меня не успокаивают.
— Не напрягайся, — пытается он разрядить обстановку. — Просто меня шокируют твои решения. Они мне напоминают неуклюжих, громоздких монстров, которым легче раздавить своего создателя, чем служить ему…
Мне нечего ему сказать. У меня было много учителей, разных по возрасту, цвету кожи и характеру. Они во многом противоречили друг другу, но всегда сходились в одном: жив человек, значит, его решение верно. А верное решение всегда красиво. Неправильный ответ подразумевает неправильное решение и смерть, которая никого не интересует ни красотой, ни уродливостью.
— А что мы будем делать, если "салют" бабахнет, а шары не прилетят?
Я молчу: не могу придти в себя от его проницательности.
— Прилетят, — отвечаю неохотно, через силу.
Не хочу рассказывать о нехороших предчувствиях. Не говорить же ему: "Слушай, давай отнесём топливные мешки обратно!" Поэтому говорю совсем другое: