Девки были местные, молодые, развратные и по московским меркам удивительно дешевые. За тысячу рублей, пиво, водку и закуску они уже второй день скрашивали одиночество двоих институтских друзей, утомленных московской суетой. При этом девки считали, что им подвалило просто немыслимое счастье, потому что деньги в Замяткове уже несколько лет являлись редкостью и роскошью. Фабрика и два совхоза дышали на ладан, и заняться в этих местах было нечем.
— Я устала, — капризно произнесла Натаха, встряхивая руками. — Замандавалась вся.
В выражениях она не стеснялась, и Бруевич имел счастливую возможность слегонца пополнить свой запас нецензурных и ругательных слов.
— Ничего, — сказал он. — Еще чуток поработай. Потом пивком поправимся.
Это обещание воодушевило девушку, и она начала мять спину клиента с новой энергией.
— Развлекаетесь, — констатировал худосочный, с глазами профессионального мошенника, вечно улыбающийся Рома, зайдя в предбанник.
— Балдеем, — кивнул Бруевич.
— Мы уже потрахались, — незатейливо проинформировала Наташка. — А где Нинка?
— За пивом услал. А у меня чего-то машина барахлит.
— Какая? — хмыкнул Бруевич.
— Та, что на колесах. А ты что подумал? С этим все ништяк.
— Это радует, Рома…
— Полезу под железяку, — вздохнул хозяин фазенды.
— И охота? — удивился Бруевич.
— Завтра не заведется. — Ромка вышел. Дверь со скрипом закрылась. И Бруевич снова расслабился под сильными пальчиками массажистки…
Так бы лежал и лежал… Хорошо… Но хорошо не бывает долго.
Затренькал мобильник.
— Кто там? — растягивая слова, произнес он.
— Это Панин.
— Здорово. — Бруевич закряхтел, как старый дед, и приподнялся на лавке, по ходу легонько шлепнув Наташку по округлому заду. — Палыч, если бы ты только знал, от чего меня отрываешь…
— Плохи дела, Алешенька.
— Что случилось? — встревожился Бруевич, вдруг поняв, что голос у третьего члена их научной группы доктора математических наук Панина потерянный.
— Галустян…
— Что Галустян?
— Он умер.
— В смысле?
— Он умер. Погиб. Покончил жизнь самоубийством. Наглотался снотворных таблеток. Достаточно?
— Так, Палыч. Успокойся и не кипятись… Ерунда какая-то. Как Галустян мог покончить жизнь самоубийством? Сейчас, когда все на мази?
— У него спроси! — По голосу Панина ощущалось, что в его душе трепетала, как птица в клетке, пытавшаяся вырваться на простор истерика.
— Так… Успокойся… Успокойся, — как заклинание повторял Бруевич. В предбаннике было жарко. Но в груди возник сквознячок. Холодный такой сквознячок, от которого замерзает сердце. — Я сейчас собираюсь и еду… И мы что-нибудь придумаем.
— Что мы можем придумать?
— Так. Успокойся, — то ли себе, то ли собеседнику сказал Бруевич. Дал отбой. И присел на лавке, замерев и тупо уставившись в дощатую стену, на которой был зачем-то накрепко прибит барометр.
Девушка настороженно погладила его по плечу.
— Ну, котик, чего случилось?
Он не ответил.
— Чего киснешь, красавец?.. Ох, какой хмурый. Сейчас мы тебя успокоим. — Она потерлась голой грудью о его плечо.
— Извини… У меня… У меня друг умер.
— Как умер?
— Отравился… Или отравили…
— Отравили?! — изумленно ставилась на него девушка.
— Да… Но это начало. Всех нас перебьют… Я как чувствовал…
Он начал одеваться.
— Надо ехать… Надо…
Девушка смотрела на него, как на психа…
— Извини, крошка, — застегнув рубашку, кинул он ей. — Пока.
Он вышел из бани, согнувшись от удара мокрого снега. С утра зарядил этот снег, будь он неладен. И тучи — низкие, давящие. Куда подевалось вчерашнее солнце?
— Люблю огонь, — сидящий на корточках молодой, плечистый чеченец с наивным дурашливым лицом ткнул кочергой в уютно потрескивающие в камине поленья. — В горах огонь — тепло, хорошо… И редко.
— Почему редко? — спросил Влад, комфортабельно устроившийся в плетеном кресле с мягкими подушками.
— Огонь — нельзя. Самолет прилетит. Вертолет прилетит. Снайпер ударит… В спальный мешок спишь. Там хорошо. Тепло. Но огонь лучше.
— Долго воевал?
— С тринадцати лет. Отец воевал… Я воевал. А ты?
— Пришлось маленько.
— За кого воевал?
— За всех, — хмыкнул Русич.
— За всех — это правильно. Дураки воюют просто так. Умный воюет за деньги. Нет денег — нет война.
— Хорошо хоть платили? — поинтересовался Влад.
— За работу. БТР убил — платят много. Солдат убил — платят так себе. Офицер убил — платят нормально. Война. Выгодно.